Ну да, вот такой я сложный, неоднозначный и вообще — не от мира сего. Есть у меня определенные принципы, и поступаться ими я не собираюсь. Ну…если только не приспичит, конечно. Я же всего лишь человек…

— Привет, Люсь…что хотела?

— Вась…поговорить бы…ты не против? — кукольное личико скривилось в страдальческой гримаске, а я обреченно и тяжело вздохнул:

— Давно ждете?

— Как Колька сменился, домой пришел, так и поехали. Вась…это…мне Маша рассказала, ты ее не ругай, ладно? А билеты в Адлер она сдала! Ты что-то увидел, да? Что-то плохое? А можешь для меня посмотреть? Для нас? И ребеночка бы, Вась!

— Люсь! — я еле сдерживался, чтобы не выругаться — Я же Кольке все сказал! Ну наговорил я сдуру, сам не знаю чего — так и что теперь? Ну что вы ко мне пристали-то?! Я вам что, бабка Ванга?!

Люськины глаза заполнились слезами, и вдруг она сделала шаг ко мне и упала на колени:

— Васенька, пожалуйста! Васенька, помоги! Мы заплатим! Мы все сбережения отдадим! У меня триста тысяч есть! Я еще у мамки займу…сколько даст! Я все отдам! Ребеночка только! Васенька…Вася!

— Да бляха-муха! — попытался отскочить, но Люська вцепилась в мои ноги как клещ, и я едва не упал, чудом удержался на ногах. Тогда уже я вцепился в Люськины предплечья, попытался оторвать ее от себя, и тут…меня накрыло. Я увидел! Я на самом деле увидел!

Церковь…купель…здоровенный розовый младенец, очень похожий на Кольку растопырился, упираясь ногами в стенки купели и орал таким басом, что колыхался огонь на зажженных свечах. Колька — красный, как рак, выглядящий в новом старомодном костюме как корова под седлом — поодаль, рядом с Люськой, комкающей белый платок. Они смотрят на младенца и я знаю — это их сын. И родится он в марте следующего года! А крестить его будут через год, летом!

— Сын у тебя будет. В марте! — услышал я свой безжизненный голос, принадлежащий будто другому человеку — Андреем его назовешь, как своего отца. Окрестишь через год. Больше никуда не ходи. Ни к врачам, ни к знахаркам — иначе порчу подцепишь. Порча на тебе была — цыганка наложила, когда ты в Тверь ездила. У вокзала — ты денег не дала, она тебя прокляла. Но теперь все чисто.

Я вздохнул, помотал головой, отгоняя одурь, посмотрел на коленопреклоненную Люську. Та смотрела на меня с таким обожанием, таким восторгом — ну черт возьми, так нельзя смотреть на людей! Нельзя! Иначе эти самые люди возгордятся, возомнят о себе невесть что!

— Люся… — устало начал я, но Люська меня перебила:

— Вась, я потом денег завезу, ладно? Как только рожу? Хорошо?

Вот ведь деревенская практичность! Обожание обожанием, а деньги после предоставления услуг! Мало ли…а вдруг обманет? Нет, ну так-то я ее понимаю, но все-таки забавно.

— Не надо никаких денег — отмахнулся я — Одно только скажу: не болтай! Не болтай никому, черт вас с Машкой подери! Поняла?! Я спрашиваю — поняла?!

— Поняла, Вась, поняла! — Люська вскочила с колен, бросилась мне на шею и прежде чем я успел что-то сделать, крепко поцеловала в губы. Да так…хмм…не по-товарищески, что я даже смутился. Черт подери, я без женщины уже сто лет, а на меня сиськами своими ложатся! Телесами прижимаются! Я ж не железный, люди, вы чего взялись меня мучить?!

— Васек…это…я тебе обязан! — смущенный Колька прятал глаза — Получится чо, или нет — в любом случае обязан.