Мы сделали еще два захода. Нет, сексом в бане больше не занимались. На скамье неудобно, стоя тоже как-то не особенно комфортно. Всегда ведь лучше это делать на кровати! Ну или на чем-то другом — горизонтальном, мягком, с чего не свалишься на холодный пол в самый ответственный момент.

Варя умела заниматься сексом, и не скажешь, что Семен у нее был единственным. Она отдавалась с такой страстью, с таким первобытным бесстыдством, что дала бы сто очков вперед каким-нибудь интернетовским порнозвездам. Впрочем, я и раньше замечал, что женщины, закрепощенные и робкие с мужем — с любовником (то есть со мной), ведут себя совершенно не так, как в супружеской постели. Они будто что-то стараются доказать, будто хотят быть не теми, кто они есть — серыми мышками, не очень удачно вышедшими замуж, а настоящими секс-дивами, секс-бомбами, попробовав которых я никогда больше не захочу никакую другую женщину. Наивно, конечно, но одна замужняя дама мне так и сказала: «Я никогда не делала это мужу, и никогда не позволяла ему делать так, как позволяю тебе! И ты никогда меня не забудешь, потому что я — лучшая!»

Наверное, это что-то из области комплексов — доказать, что ты лучшая в постели, и что муж просто-напросто тебя не ценит. Но я никогда этих женщин не разубеждал. Пусть думают именно так. Мне с того только лучше. И приятнее.

Не скажу, что я был таким уж сердцеедом, но верно сказала баба Нюра, судьба моя — чужие замужние женщины. Только к ним меня тянет, только с ними мне хорошо. Вот как сейчас, с Варей.

Какая она замужняя, если муж сейчас где-то там в глубинах озера получает свою кару за мерзостное поведение? Так он ведь жив, а значит — она все еще замужняя женщина! Глупо, конечно, но наверное у меня тоже какой-то комплекс на этот счет — замужние мне нравятся больше незамужних.

Кто-нибудь мог бы мне сейчас сказать, что я мерзкий человечишка — не успела еще земля просохнуть на могиле моей любимой, а я уже занимаюсь сексом с другой? Так Маша не была мне любимой. Не успели мы с ней…ничего не успели. Влюбились, как два подростка, и тут же злая жизнь нас и развела. И не забыл я ее, помню. И буду помнить всегда, как помнят что-то хорошее, но давно, навсегда ушедшее из жизни. Тем более, что если верить моим бесам — теперь я вообще ничего забыть не смогу!

Готовила Варя очень хорошо. Ее борщ точно был вкуснее моего. И опять мне подумалось — надо дать ей денег. Она ведь фактически в нищете жила со своим придурком! И еще на меня потратилась! Деньги у меня есть, и еще будут, а я никогда не был жадным, и уж точно никогда не жил за счет женщин.

Уже когда пили чай со сладкими пирожками, я на всякий случай спросил Варю:

— А разговоров не будет, что ты у меня все это время пропадала? Что люди-то скажут?

Она посмотрела на меня странным, долгим взглядом, подняла брови:

— А что бы не сказали — наплевать! Ну да, бегаю я к тебе, и что? Сейчас не средние века, и не домострой. Тем более, что тебя ведь боятся, как огня. Потому меня точно не тронут, побоятся шпынять.

— Что?! — я даже поперхнулся чаем — Как это боятся?! Почему? Чего я такого сделал, чтобы они боялись?

— Слухи ходят, что ты колдун! — Варя весело улыбнулась — Поселился в доме колдуна, прижился здесь. Опять же — с бабкой Нюрой дружишься. А еще — видели тебя с еще одной колдуньей…она к тебе даже приезжала! Опять же — Капустина парализовало — с чего? Говорят, ты его проклял! И потом, когда бабка Нюра его вылечила, ты с ней был. Вроде как помогал колдовать. А еще слух прошел, что ты ездил в Ольховку, и там Бегемотиху заколдовал.

— Что-о?! Какую, к черту бегемотиху?! — я отодвинул бокал с чаем и вытаращился на Варю — Что за чушь?!

— Ну…это Силькину Машку так зовут, Бегемотихой.