А вот мой друг, камергер Вязинский, между нами – как раз ужасающий примитив, если можно так выразиться. В нем нет ни жажды поиска, ни страсти к дальнейшему познанию, он всецело ушел в извлечение выгоды из своего положения. Вы его интересуете исключительно как очередная красивая игрушка, которую он потом выбросит. И не более того. Уж я-то его знаю… Меж тем мне нужна именно спутница. В каком-то смысле мои побуждения можно и назвать любовью, стремлением создать семью. Не иронизируйте.
– И не собираюсь, – серьезно сказала Ольга.
– Как все ограниченные люди, Вязинский прямолинеен до глупости. И это меня беспокоит. Коли уж он решил вас заполучить, он приложит все силы… перед которыми у вас нет должной защиты. Защитить вас могу только я. Так что решайтесь. Выбор у вас небогат – или стать моей ученицей, спутницей, возлюбленной, или будете жалкой игрушкой в руках Вязинского.
– Ну, это мы еще посмотрим…
– Не глупите. Вы не представляете, с кем имеете дело. Очень уж не равны силы. Соглашайтесь, Ольга. Вы и не представляете, что перед вами откроется, какие глубины, какие миры, дьявольски интересные, ничем не похожие на этот плоский кукольный ящик, что вы видите вокруг. Я хочу вам исключительно добра.
Вполне могло оказаться, что он был искренен. Но это ничего не меняло…
– Вы говорили, что я не знаю, какова ваша душа… – задумчиво произнесла Ольга. – Вы так полагаете? А если я примерно догадываюсь, как с вашими душами обстоит дело? – она смотрела графу в глаза, не отрываясь. – Есть у меня сильные подозрения, что ваша душа – и души ваших друзей – давным-давно проданы, заложены, и это не тот случай, когда можно выкупить у ростовщика заклад. И когда-нибудь ростовщик за своим закладом явится… Я права?
В глазах у него что-то мелькнуло – некая тень, мрачная и неописуемая, словно на миг распахнулось окошко с видом на черную бездну, вызывавшую исключительно омерзение. И Ольга окончательно уверилась, что оказалась права.
– С моей душой, знаете ли, еще ничего толком не ясно, – сказала она так, словно рассуждала вслух. – Во всяком случае, у меня, как позволяют судить некие житейские наблюдения, есть еще шанс. А вот касаемо вас – крепко сомневаюсь. Ваша душа уже не вам принадлежит. И вы меня за собой тянете в первую очередь для того, чтобы не было так жутко и одиноко там, где вы все оказались…
Лицо графа на миг исказилось злобной гримасой, которую он оказался не в состоянии сдержать.
– Вот и выходит, что нам с вами не по дороге, – продолжала Ольга уверенно. – С любым из вас. Давайте откровенно, что уж теперь играть в прятки… Я попытаюсь все же делать добро – то, чего от вас наверняка не дождаться.
– Этим? – он пренебрежительным жестом обвел зал. – Вот этим? Да поймите вы, что это не более чем тупое стадо, над которым мы все возвышаемся, господствуем, превосходим, которое годится лишь на то…
– Вот тут мы с вами решительно не сходимся, – сказала Ольга. – И потому-то нам не по пути.
Биллевич говорил еще что-то, убедительно, с неподдельным пылом. Она не слушала, глядя на танцующих. Бравурно гремела одна из мазурок Шопена, пристукивали каблуки в благородной удали, пары неслись в сложных антраша…
Неподалеку, у колонны, Ольга заметила ротмистра Топоркова, вхожего в дом Вязинского – настоящего гусара, считавшего, что день бесцельно прожит, если он обошелся без корзины шампанского, дуэли и романтической влюбленности. |