Какой этот город? Странный. Узкие извилистые улицы, старинные и просто старые дома. Кружевные кованые фонари на высоких ножках бросают на каменную мостовую тусклые желтые пятна. По ночам никто не выходит из домов наружу — боятся монстров. Я их еще не видел. Так же, как и раньше, я просто знаю. Знаю, что монстры живут за рекой, а сюда наведываются по ночам. Знаю, что появились они недавно, почти неуязвимы и убивают, почему-то, не всех. Говорят, что жертва сама идет им навстречу как завороженная.

Бреду по улице без направления и цели. Сейчас ночь, но я почему-то нисколько не боюсь. Местные, те сидят дома. Вскоре меня догоняют, шагая по выщербленной мостовой уверенной тяжелой поступью, трое. Кожаные куртки с металлическими накладками, тяжелые алебарды, холодные глаза. Городская стража. Знаю, что кому-то из стражи, дежурящей по ночам, удалось убить монстра. Может быть, именно этим. Глядя на них, я бы в это поверил. Проходят, подозрительно глянув на меня. Я не знаю здесь никого. Иржи, Альберт, другие — все остались далеко. Я просто иду, сам не зная куда, пока впереди, где-то в лабиринте тесных темных улочек не раздается крик.

Я не ускоряю шага, зная, что не успею, но и не опоздаю. Странно, но бывает и так. Из темноты на меня вылетает огромная тень и, едва не сбив с ног, скрывается за поворотом гибкими длинными прыжками. Зато с ног меня сбивают двое из стражи, бегущие за тенью, и я только тогда понимаю, что это было. Поднимаясь на ноги, делаю еще шаг. Под фонарем, в зыбкой лужице света, лежат двое, и то, что я принимаю за черную тень, расползается все дальше. Один — в кожаной куртке, кровь еще хлещет из разорванного горла. Другой… Белое лицо, короткая черная борода, странно знакомое лицо — Альберт! Я наклоняюсь, и он шепчет:

— Возвращайся…

Пытаться помочь бесполезно, жизни в нем — на несколько слов. И он шепчет, сам все понимая:

— Иржи, помнишь, говорил… Все связано… Монстры здесь, а там он, в мундире… Убей… Монстры…

Я слушаю, холодно и отрешенно, а он говорит все тише, и при каждом слове кровь толчками выплескивается из черной раны на животе, а в просвете распоротой куртки — клубок сизых внутренностей.

— Я за тобой. Ты должен убить. Не здесь, там… Может, Иржи еще жив, тогда…

Он не договаривает, сползая по стене. Я ухожу не оглядываясь.

Возле избы так же сыро, и во всю глотку вопят лягушки. Мха как будто прибавилось, а мост почти рухнул. Я подхожу и бездумно разглядываю омерзительную ряску на поверхности пруда, потом оборачиваюсь на шорох за спиной. Там, почесывая голую волосатую грудь, стоит нечто, весьма похожее на человека, но с короткими, в ладонь длиной, потрескавшимися рожками, острыми ушами и, от уха до уха, пастью, из углов которой торчат желтые тупые клыки. Молча смотрю на существо: ни любопытства, ни страха. Оно презрительно меряет меня взглядом желтых глаз с вертикальными зрачками, а потом тычет указательным пальцем с толстым обломанным когтем в сторону избушки и, сплюнув на траву, уходит за угол, сутулясь и волоча ноги.

Я поднимаюсь по крыльцу, едва не провалившись на гнилых досках, и тянусь к позеленевшей дверной ручке. Тут же меня охватывает знакомое чувство липкой замедленности происходящего. С трудом открываю скрипучую, едва держащуюся на петлях дверь. За ней — вязкая, черная, мерно колышущаяся, плотная пустота, в которую меня и затягивает, как в воронку.

Открываю глаза я в знакомом магазинчике, у ярко освещенного прилавка с пирожными. Но избушек из печенья уже нет. Поворачиваюсь к продавщице и натыкаюсь на тупой сонный взгляд, похожий на взгляд мороженой рыбы. Пожалуй, спрашивать ее бесполезно. Все. Дверь закрылась. С чувством спокойной обреченности я иду к двери, мимолетно завидуя оставшемуся на узкой улочке странного города Альберту, для которого все уже закончилось.