Рихард пожал плечами:

– Как порядочный мужчина, я должен туда пойти. Ей и так пришлось нелегко. Удивляюсь, как это муж вообще не высек ее и не отдал под суд за измену!

– А может, как раз и отдал? Ты-то откуда знаешь?

– Ее письмо. Вряд ли она написала его, сидя в тюрьме. И она приглашает меня на встречу…Узница не станет так писать!

– Кроме того, улица Трех Венцов на другом конце города. Где там Винный переулок, лично я не знаю. Наверное, недалеко от складов. Добираться туда час. А у нас через два часа практикум на кладбище. Ты уверен, что успеешь? Разговор может затянуться!

– Ну и что? – отмахнулся Рихард. – Ты же меня прикроешь в случае чего? Пойми, я ее все-таки… ну, люблю…И она меня – тоже… во всяком случае, нам с нею было хорошо. И не забывай, что она снабжала нас деньгами…

– Ладно, – отмахнулся Оливер. – Лети уж… на крыльях любви! Но если опоздаешь больше, чем на полчаса – пеняй на себя! Сам знаешь, мэтр Сибелиус шутить не любит.

Да уж, преподаватель магии мертвых вообще не признавал шуток и даже, кажется, не умел улыбаться. Но отступать Рихард не хотел.

Дверь отворилась с тихим скрипом – совсем чуть-чуть, только чтобы можно было бочком протиснуться внутрь.

Комната, как комната. Старые, линялые обои с разводами от сырости. Исшарканный, исцарапанный пол. Рама на окне старая, рассохшаяся, и, судя по всему, прилегает неплотно – подоконник разбух от сырости, а цвет дерева под облупившейся краской свидетельствует о том, что дерево медленно, но верно превращается в труху.

Кругом в беспорядке навалены старые вещи, отслужившие свой век. Подушки и одеяла, источавшие запах плесени, продавленные сырые матрасы, разломанные стулья, какие-то тряпки и черепки. Даже стопка конспектов, перевязанная бечевкой. Листы потемнели и покоробились от влаги.

– Ну…здравствуй… Мне говорили, что надо поздороваться, когда входишь сюда… Я тебя не слышу, но надеюсь, ты слышишь меня. Здравствуй. Это я. Узнал?.. Наверное. Хочется думать, несмотря на то, что прошло столько лет. Ты, наверное, даже удивлен, увидев меня здесь. А я вот здесь.

Вещи вокруг навалены не просто так. Они уложены так, что оставался более-менее свободным проход в центре, чтобы можно было добраться до окна в боковой стене. И достаточно сделать несколько шагов, чтобы оказаться возле него. Комната угловая, окно освещает только часть ее, а дальний край, возле торцевой стены, погружен в сумрак.

Наверху, чуть дальше от окна, в глубине комнаты, нависает потолочная балка. Та самая потолочная балка, с которой несколько лет назад сняли тело повесившегося студента. На полу, конечно, давно не осталось никаких следов. Да и что там могло быть?

– Извини, что меня так долго не было. Я… сам знаешь, это не по моей вине. Родители были против. Они думали, что это опасно. Глупости! Я все равно здесь. И я не отступлю, пока не узнаю, кто в этом виноват. И тогда они все у меня попляшут.

В комнате было тихо. Так тихо, как бывает только в давно покинутых помещениях. Ни звука, ни скрипа. Но чье-то чужое присутствие ощущалось. Оно просто не могло не ощущаться – не зря же в этой комнате никто не мог надолго задерживаться, не то, чтобы ночевать.

– Я не знаю, где ты сейчас, но я знаю, что тебе плохо. Я это чувствую. И я сделаю все, чтобы отомстить твоему убийце. И не успокоюсь, пока ему не будет также плохо, как тебе. Я отомщу. Я обязательно отомщу, слышишь?

Звук. Просто колебание воздуха, от которого по спине бегут мурашки. Это не попытка запугать – это предостережение. Студенческое общежитие не замолкает почти никогда, и сейчас, вечером, оно полно жизни. Кто-то спешит в уборную, расположенную напротив, через коридор.