– Не должен, – подтвердила она. – А доказательств у меня, как понимаешь, нет. Давай я расскажу тебе свою историю, а ты сам решишь, говорю я правду или лгу. Отбой через час, и у тебя найдется время, чтобы почитать Доктрину, порадовать Дитриха…

– Ну, хорошо. – Когда тебя просит о чем-то красивая девушка, отказать трудно.

– Родом я, как ты уже догадался, из Сургана… – начала Ингера.

И дальше последовало описание жизни девчонки из провинции – небогатые родители из трудяг, обычная школа, затем переезд в столицу, там рабочие курсы, фабрика и трудовые подвиги, странно только, что во всем этом отсутствовал суженый и желание создать первичную ячейку общества.

«Интересно, что это за „фабрика“, на которой учат драться?» – подумал Олег.

Да и акцент Ингеры выглядел так, словно она могла убрать его в любой момент и заговорить чисто, как уроженка Лирмора или одного из городков, что теснятся вокруг столицы. Говорила же при этом на языке Цада она безупречно, совсем не так, как мигрант, учивший его вынужденно, почти не использовала сленг и не самые правильные грамматические обороты, как это делают местные.

– А потом я совершила ошибку, – сказала девушка и прикусила губу. – Большую. Мне пришлось бежать за пределы родной страны…

«И ты боишься, что за тобой отправили погоню, – добавил Олег про себя, вспоминая, как она всполошилась в тот момент, когда услышала от него сурганскую речь. – Ага, погоню за простой фабричной девчонкой, которая не сгинула, не пропала, а прошла через всю Лорею и добралась до Цада».

– В Лирморе я чуть не умерла с голоду, – продолжала Ингера, глядя куда-то поверх головы собеседника. – И тут меня очень вовремя нашли те, кто затеял все это… вот это… – И она повела рукой, обводя погруженный во тьму лагерь.

В ее истории было слишком много белых пятен, откровенных умолчаний, и именно поэтому она походила на правду.

Если бы девушка захотела попросту обмануть Олега, то сочинила бы что-нибудь более правдоподобное. А так похоже, что не соврала, но и раскрываться до конца не захотела, что тоже вполне естественно – она ведь, в свою очередь, тоже не может ему доверять!

– И ты хочешь покинуть лагерь? – уточнил он.

– Да, хочу! От гнусных святош меня тошнит! – Ингера сжала кулаки, нахмурилась. – Давно бы сбежала, но я не умею открывать врата…

Ничего странного, уроженцы Центрума в принципе не могут быть проводниками.

– И не боишься, что тебя будут преследовать?

– А это уже не твоя забота, как-нибудь ускользну, ведь ушла я от… – Она осеклась, поняв, что едва не сболтнула лишнего. – В общем, помоги мне, возьми меня с собой, друг!

В последней фразе прозвучала чуть ли не мольба.

– Я тоже не желаю тут задерживаться, – сказал Олег, осторожно подбирая слова. – Постараюсь уйти как можно скорее… Но для этого мне надо вернуть кое-что из вещей. Они же все у меня отобрали…

– Не только у тебя, всех нас в первый день обчистили, – пробормотала Ингера. – Барахло наверняка хранят на одном из складов, на каком, я не знаю, но постараюсь выяснить.

– Поможешь мне – я помогу тебе. – Заявив так, Олег еще раз прокрутил в памяти разговор и остался доволен – в том, что он проводник, впрямую не сознался, ни на какой криминал не подписался, ничего важного не выдал, так что, если даже девчонка проболтается на исповеди, ему это ничем не грозит. Отцу Риччи и его присным и так ясно, что Соловей далеко не самый благонадежный из обитателей лагеря.

– Вот за это спасибо! – воскликнула Ингера и, наклонившись, поцеловала его в щеку. А затем исчезла стремительно и бесшумно, канула во тьму за молельней.