Он неловко поерзал на своем троне. Уж скорее бы все это закончилось. Больше всего в данный момент ему хотелось прилечь. Он смотрел на жену, медленно приближавшуюся к нему, и только тут одновременно со всеми гостями заметил, что она накинула мантию.

Мантия из кремового бархата была окаймлена белоснежным горностаевым мехом и прострочена серебряными нитями; две большие серебряные застежки удерживали ее на плечах леди Мандибл. Мантия ниспадала вдоль ее спины и образовывала длинный шлейф, волнами плывущий за ней. Однако не серебряные застежки, не бархат и не горностаевый мех привлекли всеобщее внимание. «Прямо чудо какое-то!» «Почему она так мерцает и дрожит, как живая?» — послышались возгласы.

И правда мантия переливалась всеми цветами радуги и казалась живой, а сама леди Мандибл была словно окутана сверкающим многоцветным облаком. Зрители были ошеломлены и зачарованы этой красотой. И постепенно, как накатывающая на берег волна, в их головах стало расти понимание. У Гектора, все еще прятавшего кота за пазухой, вдруг мучительно защемило сердце.

— Не может быть! — прошептал он. — Не может быть!

Ибо мантия мерцала и играла красками потому, что действительно была живой и шевелилась. Но это шевеление было предсмертными судорогами. Лисандра простерла руки вверх и медленно повернулась, демонстрируя потрясенной публике всю уникальность своего замысла. Лицо ее, излучавшее торжество, было воплощением жестокой красоты. Теперь все ясно видели, что она сделала. Боврик остолбенел в изумлении перед этим видением.

— О нет! — в ужасе простонал Гектор.

По всей мантии, от плеч и до краев шлейфа, к ткани были прикреплены с помощью тончайших незаметных булавок огромные умирающие бабочки, бившие крыльями в бессильной попытке вырваться на свободу. А многоцветное облако вокруг головы Лисандры, оседавшее как блестящая пудра на ее коже, состояло из мириад перламутровых чешуек, которые слетали с трепещущих в агонии крыльев.

ГЛАВА 31

«С волками жить —…»

Гектор оторвал взгляд от жуткой картины, не в силах больше выносить ее, и снова посмотрел на Боврика. Тот застыл наподобие статуй, украшавших Большую столовую, зачарованный видом колышущейся мантии.

Неожиданно лорд Мандибл, отодвинув свой трон, поднялся на ноги. Он был бледен и заметно дрожал. Лицо его исказилось от боли, по нему струился пот, который Мандибл утирал промокшим носовым платком. Двое слуг поспешили к нему на помощь, но Мандибл отстранил их. Пошатываясь и хватаясь за спинки резных стульев, он вышел из-за стола. Леди Мандибл, не трогаясь с места, смотрела на приближавшегося к ней мужа, глаза ее блестели, как два острых клинка. Гектор, потрясенный, как и все остальные, лишь молча наблюдал эту сцену. Мандибл волочил уже обе ноги, но упорно двигался вперед. Он не сводил глаз с жены.

— Лисандра, — прохрипел он, добравшись наконец до нее, — мне что-то нехорошо. Помоги мне.

Внезапно он схватился за сведенное судорогой горло, издал стон и рухнул на пол. Его тело было таким же безжизненным, как мраморные плитки, на которых оно лежало.

Наступила мертвая тишина, прерываемая лишь икотой, раздававшейся за одним из столов. Лисандра, взглянув на тело своего мужа, довольно театрально повалилась на руки стоявшего рядом с ней Герульфа.

— Позовите доктора! — властно распорядился дворецкий. — Дайте воды!

Пьяные гости затуманенным взором наблюдали за тем, как носятся взад и вперед слуги. Леди Лисандру усадили на ее трон и привели в чувство с помощью нюхательных солей и интенсивного обмахивания веером.