Козюренко потихоньку протиснулся поближе к нему, стал в первом ряду слушателей. Наконец ему удалось заглянуть в глаза экскурсовода, но тот быстро отвел взгляд, и все же это секундное скрещение взглядов вывело Иваницкого из равновесия - посмотрел на Козюренко внимательнее.

Теперь следователь не сводил с экскурсовода глаз. Иваницкий заметил это и забеспокоился, стараясь не смотреть на Козюренко, но непроизвольно поглядывал украдкой.

В конце концов, то ли эта незаметная для других игра встревожила Иваницкого, то ли между ним и посетителем с настойчивым взглядом установился какой-то контакт, то ли просто он пересилил себя, но обращался только к Козюренко.

Они стояли у портрета старого седобородого человека с тяжелыми, мертвыми глазами. Иваницкий, рассказывая о мастерстве художника, спросил:

- Ну, что вы можете сказать об этом человеке, жизнь которого уже кончается? Вот вы, товарищ? - злорадно посмотрел на Козюренко. Хотел отплатить незнакомцу за наглые взгляды, поставить его на место.

На секунду-другую воцарилось молчание. Экскурсанты с любопытством воззрелись на Козюренко. А тот, не ожидая такого выпада, немного растерялся. Но конечно, следователь подсознательно был готов к любому вопросу. Неторопливо ответил:

- Я вижу в его глазах страх смерти. Жизнь этого человека была тяжкой и греховной, и теперь он не то что раскаивается и сожалеет о сделанном, а боится расплаты. Этот человек уже мертв, ибо страх убил в нем человека...

- Субъективное толкование, весьма субъективное, - попробовал улыбнуться Иваницкий. - Но в основном вы правильно поняли художника...

Экскурсовод продолжал свой рассказ, а Козюренко думал, что, вероятно, он ошибся, потому что, кроме равнодушия, в глазах Иваницкого он ничего не заметил...

Козюренко отстал от группы и зашел к директору музея. Он попросил припомнить все обстоятельства, связанные с посещением американскими туристами квартиры профессора Стаха, пояснив, что это имеет важное значение для расследования убийства.

- Надеюсь, - директор поднял на лоб выпуклые очки, посмотрел доброжелательно-грустным взглядом близорукого человека, - вы не подозреваете в этом злодеянии наших искусствоведов? Ибо там, я слышал, было применено оружие, а оружие и искусство несовместимы.

- Мы никого не подозреваем, - сухо перебил его Козюренко, - а выясняем факты, и ни одна мелочь не должна пройти мимо нашего внимания.

Директор сдвинул очки на нос, смотрел теперь из-под стекол по-птичьи пристально. Пояснил, что среди американцев был один достаточно известный коллекционер. Он, бесспорно, не мог не слышать о собрании профессора Стаха, и поэтому его просьба о возможности ознакомления с этой коллекцией не вызвала ни у кого возражения, наоборот, администрация музея отнеслась к нему с пониманием, связалась с профессором, и тот разрешил осмотреть свою коллекцию икон. Кстати, обо всем этом он, директор, уже рассказал работнику милиции, и ему странно, что следователь снова затронул этот вопрос.

- К сожалению, приходится! - сказал Козюренко, и директор понял, что отказываться тщетно.

- Спрашивайте! - согласился он. Снял очки и начал протирать их белоснежным платком.

- Кто из экскурсоводов сопровождал американских туристов в музее?

- Омельян Иванович Иваницкий, наш научный сотрудник. Он хорошо знает свое дело и свободно владеет английским. Иваницкий, как правило, работает у нас с иностранцами.

- Именно Иваницкий и передал вам просьбу американцев ознакомиться с коллекцией Стаха?

- Нет, он был только переводчиком. Ко мне лично обратился мистер Берри - коллекционер, о котором я вам говорил.

- И Иваницкий договаривался с профессором?

- Нет, я звонил ему сам.

- Но сопровождал иностранцев Иваницкий?

- Да, я поручил ему это.

Козюренко немного помолчал. Наконец спросил о главном:

- Не помните, Омельян Иванович был на работе двадцать четвертого июля? С утра между десятью и двенадцатью часами?

Директор укоризненно посмотрел на следователя:

- Он не мог быть в этот день на работе, так как находился в командировке в Москве.