Изменить размер шрифта - +
По Хрисанфу Андрееву у Салтыковой разумное объяснение. И мы можем с тобой начать следствие по сему делу и начать опросы среди холопов барыни. Но я по своему опыту знаю – это ничего нам не даст. Токмо, время зря потратим.

– А ну давай посмотрим, от чего у нас умерли жены Ильина. Может здесь есть хоть одна зацепка.

Соколов согласился с князем и стал искать нужные листы.

– Вот! Смотри-ка! Дворовая девка Катерина Семёнова. Померла в 1759 году. Отпевал её московский священник Иванов. И захоронена она в Москве на церковном кладбище!

– В Москве? Стало быть, она была убита здесь?

– Получается что так, – задумчиво произнес Соколов. – Нужно будет узнать, где этот самый Иванов держит приход. И допросить его.

– Ладно, разберемся, что далее?

– А далее пишется со слов священника села Троицкое отца Михаила, что барыня не хотела дабы кучер её Ермолай Иванов «томился без женщины» и нашла ему новую жену Федосью Артамонову. Что-то барыня слишком переживала за своего кучера.

– Не понял тебя, Степан Елисеевич.

– С чего переживать ей о бабе для кучера?

– Дак многие помещики крепостных своих женят. Дабы дедки рождались и крестьянину хорошо и барину польза.

– Не вписывается это в портрет душегубицы, князь. Не вписывается.

– Вот заладил ты, Степан Елисеевич! А когда умерла Федосья?

– В 1761 году. От чего померла точно не сказано. Но снова в молодом возрасте. Здоровая девка. Такой только детей рожать.

– Вот в этом вся странность, Степан Елисеевич. С чего это у Салтыковой молодые девки да жонки мрут как мухи? Следующая кто?

– За Федосьей, в качестве жены у Ермолая Иванова, появилась и Аксинья Яковлева, 18 лет от роду. Но в 1762 году и она умирает!

– Верно! Салтыкова девок в гроб загоняет.

В этот момент в кабинет влетел человек в старом камзоле, заляпанном грязью. В руках он держал шапку, а его паричок перекосился и съехал на его левое ухо.

– Мое почтение, господа. Господина коллежского секретаря Соколова бы мне, – произнес он. – Я писарь приказа разбойного Макарьев. По нынешнему писарь сыскной конторы. Однако старое название суть нашего отделения лучше передает. И для народа опять же понятнее.

Соколов прервал словоохотливого писаря:

– Я Соколов. Чего тебе?

– Прислал меня до вас, ваше благородие, Ларион Данилович Гусев. По старому он дьяк разбойного приказа.

Цицианов сказал:

– Приказы еще при государе Петре Великом отменили, чернильная твоя душа.

Чиновник криво усмехнулся:

– Это вы верно сказать изволили, ваше благородие. Простите, но чина не знаю.

– Надворный советник князь Цицианов.

– Прощения просим, ваше сиятельство. Так прислал меня Гусев Ларион Данилович из Тайной экспедиции.

– С чем прислал? – спросил Соколов.

– Просили передать господину коллежскому секретарю Соколову, что коллежский регистратор Иванцов Иван помер.

– Что? – в один голос спросили Соколов и Цицианов.

– Убит он, ваши благородия, господа хорошие.

– Как это убит? Что ты мелешь, дурак?!

– Да я почем знаю? Мне велели брать ноги в руки и сюда. Сообщить его благородию господину Соколову, что господин Иванцов убит. Я и сообщаю.

– Это все? – спросил писаря князь.

– Как есть все. Более ничего мне сказать не велено.

– Хорошо! Иди!

Писарь ушел.

– Вот дело-то как поворачивается, князь. Мы еще и за ниточку-то толком не дернули, а трупов уже сколько.

– По всему видать руки у Салтыковой длинные!

– Хорошо если только у Салтыковой. Едем в Разбойный, Дмитрий Владимирович, – Соколов вскочил со стула.

Быстрый переход