Михаил Шолохов. Коловерть
На закате солнца вернулся из станицы Игнат. Хворостяными воротами поломал островерхий сугроб, лошадь заиневшую ввел во двор и, не отпрягая, взбежал на крыльцо. Слышно было, как в сенцах скрипели обмерзшие половицы и по валенкам торопливо шуршал веник, обметая снег. Пахомыч, тесавший на печке топорище, смел с колен стружки, сказал младшему сыну Григорию: - Ступай, кобыленку отпряги, сена я наметал в конюшне. Дверь широко распахнув, влез Игнат, поздоровался и долго развязывал окоченевшими пальцами башлык. Морщась, сорвал с усов сосульки тающие и улыбнулся, радости не скрывая: - Слухом пользовался - красногвардейцы на округ идут... Пахомыч ноги свесил с печки, спросил с любопытством сдержанным: - Войной идут али так? - Разно гутарют... А только беспокойствие в станице, томашится народ, в правлении миру видимо-невидимо. - Не слыхал молвишки всчет земли? - Гутарют, что большевики землю помещичью под гребло берут. - Та-а-ак,- крякнул Пахомыч и соскочил с иечки по-молодому. Старуха у загнетки загремела ложками; щи в чашку наливая,сказала: - Кличьте вечерять Гришатку. На дворе смеркалось. Снежок перепадывал, и синевою хмурилась ночь. Пахомыч ложку отложил, бороду вытирая расшитым рушником, спросил: - Про мельницу паровую разузнал? Когда пущать будут? - Мельница работает в размол, можно веять. - Ну, кончай вечерять и пойдем в амбар. Зерно надо перевеять, завтра, как удастся погода, уторком доеду смолоть. Дорога-то как, избитая? - Шлях не спит, день и ночь едут, только разъезжаться трудновато. Сбочь дороги снегу глыбже пояса. II Григорий вышел за ворота проводить. Пахомыч натянул рукавщы и yi-нездяяся в иередкв. - На корову поглядывай, Гриша. Вымя налила она, что не видно; отелится... - Ладно, батя, трогай! Полозья саней с хрустом кромсают оттаявшую снежную корку. Вожжами волосяными Пахомыч шевелит, золу, просыпанную на улице, объезжает. Попадается оголенная земля - подреза липнут. Спины напружив, угинаясь, тянут лошади. Хоть и снасть справная и кони сытые, а Пахомыч нет-нет да и слезет с саней, кряхтя,- больно уж важко нагрузили мешков. На гору выбрался, дал вздохнуть припотевшим лошадям и тронул рысцой шаговитой. Где приглянулось, оттепель сжевала снег, дорогу дурашливо изухабила. Теплынь на провесне. Тает. Полдень. Лес начал огибать Пахомыч - навстречу тройка стелется. А снегу возле леса намело торы. В сугробах саженных дорожку прогрызли узенькую, разминуться никак невозможно. Что не видно- очень скоро, вот-вот. - Эка, скажи на милость, оказия-то!.. Тпру!.. Приостановил Пахомыч лошадей, слез и шапку снял. Голову седую и потную ветер облизывает. Потому снял Пахомыч шапчонку свою убогую, что опознал в тройке встречной выезд полковника Черноярова Бориса Александровича. А у полковника землю он арендовал восемь лет подряд. Тройка ближе. Бубенцы промеж себя разговорчики вполголоса ведут. Видно, как с пристяжных пена шмотьями брызжет и тяжело-тяжело колышется коренник. Привстал кучер, кнутом машет. - Сворачивай, ворона седая!.. Что дорогу-то перенял?! Поравнялся и лошадей осадил. Пахомыч, в полах полушубка путаясь, с головой непокрытой к санкам подбежал, поклон отвалил низенький. Из саней, медвежьим мехом обитых, пучатся, не мигая, глаза стоячие. Губы рубчатые, выскобленные досиня, кривятся. - Ты почему, хам, дог-огу не уступаешь? Большевистскую свободу почуял? Г-авнопг-авие?.. - Ваше высокоблагородие!.. Христа ради, объезжайте вы меня. Вы порожнем, а у меня вага... Я ежели свильну с дороги, так и не выберусь. - Из-за тебя я буду лошадей кг-овных в снегу душить?.. Ах ты сволочь!.. Я тебя научу уважать офипег-ские погоны и уступать дог-oгy! Ковер с ног стряхнул и перчатку лайковую кинул на сиденье. |
