У Коляна не было особых запросов к жизни. После того, как он чудом выжил в чеченской мясорубке, он жил одним днем – продал выкопанное, купил еды, водки, шмотья, еще день пережил – и слава Богу.

Война отучила его рассуждать на годы вперед. Он все еще был на войне – там, где сейчас, сию минуту, ты хлебаешь водку из эмалированной кружки, а через пять минут корчишься на дороге в поганом горном кишлаке, подстреленный, но не убитый латышской снайпершей. Разумеется, она делала это специально. «Прошьет» бойца не до смерти – его, конечно, ползут выручать, и она, сучка, расстреливает всех спасителей. Таким образом эта тварь набивала до десятка человек, пока ее не пеленговали и не накрывали огнем из всех стволов, иногда даже пуская в ход артиллерию.

У них был один офицер, капитан с кличкой Гинеколог. Когда поймали однажды эту латышскую биатлонистку, приехавшую заработать на смерти пацанов, он засунул ей во влагалище гранату и, дернув кольцо, отбежал… Кровавые ошметки висели с деревьев, камней, повсюду. Даже видавших виды парней рвало.

Потом Гинеколог попал в плен к чичам и его выкупили за несколько ракетных пусковых установок типа «Игла», из которых потом палили по нашим.

Колян выжил в этой мясорубке, отделавшись осколком гранаты в зад и срезанным пулей кусочком левого уха. Чуть бы правее – и в лоб, мозги развесились бы по деревьям – но уберег ангел-хранитель.

Колян задумался: «Бабка, наверное, молилась… Матери-то я всегда нахрен не нужен был, ей свою жизнь устраивать с «новым папой» надо… Жалко бабку. Одна она и совала мне рублик – «иди внучок, купи мороженого «… Померла, пока я ползал по грязи под пулями, не дожила».

Коля грустно вздохнул и опять приник взглядом к окну.

«Надо за комнату платить, хозяйка не дай Бог вопрется в хавиру, а там арсенал. Сука – заявит еще,» – подумал он. – «Вчера подкатывала, ныла – «За комнату кода отдашь?! Лазишь и лазишь, пачкашь везде! Вот ужо заявлю на тебя, все равно денег не платишь»!

Отделался он, только вручив ей пузырь и пообещав в понедельник по-любому расплатиться.

Незаметно подплыла станция Раскатово.

Колян поднялся с жесткой, отполированной задами пассажиров скамьи, накинул на плечи выцветший, набитый продуктами и инструментами рюкзак и шагнул на раскаленный июньским солнцем перрон.

Шагать ему было еще километров пять, до опушки леса, где и проходили позиционные затяжные бои.

Колян шел по дороге, привычно отслеживая обстановку по сторонам – не следит ли кто, нет ли ментов, конкурентов, шпаны какой – копание по войне это вам не детские игры, тут можно и голову сложить – попав не в то место, не в то время и не в ту компанию.

Ходили слухи о поисковиках, бесследно пропавших в этих лесах – то ли в болоте утопли, то ли подорвались на минах или снарядах, то ли лихие люди упокоили их шебутные головы…

Колян не для того выжил в чеченской мясорубке, чтобы сгинуть за триста баксов в пригородном лесу, потому шел осторожно, как говорили старые вояки «на щелчке» – это когда оружие снято с предохранителя и ожидаешь нападения со всех сторон, готовый к выстрелу.

Коля не был этаким Рэмбо, но ему приходилось убивать. Он видел смерть в лицо, и выглядела она совсем не по-киношному – в говне, крови, кишках, выпавших из живота и без единого крика «За Родину! За…» – да хрен знает за кого уже давно кладут головы наши пацаны, которые еще и бабу-то голую не видели, а вот кровь и разбросанные по земле мозги товарища – это пожалуйста.

Метрах в ста от околицы стояла группа местных парубков – они увидали Колю и стали что-то бурно обсуждать, показывая на него пальцем…

Колян предусмотрительно взял подальше от них и углубился в лес справа от дороги, шагая перпендикулярно проселку.