– За что же… его?

– Ни за что. Как и всех остальных. Только за то, что мы живем на Украине.

Каретников сглотнул слезы, натекшие ему в рот, покрутил головой ошалело, словно бы его отхлестали кнутом.

– Ермократьев жив?

– Жив, курилка. Что ему сделается. Если бы ни он – наших мужиков всех бы перебили. Ермократьев сумел их вывести из кольца.

– Он в селе?

– Там. Где еще ему быть?

Каретников выразительно глянул на Махно, тот в ответ наклонил голову: слышал, мол. Махнул рукой, будто шашкой:

– Поехали дальше!

Лукашово – село, радующее глаз, все хатки беленькие, подмалеваны ровненько, на печных трубах стоят защитные кокошники, ставни и наличники выкрашены в одинаковый голубой цвет – видать, другой краски в здешней лавке не было.

– Ты Ермократьева в лицо знаешь? – спросил Махно у Семена Каретникова.

Тот отрицательно мотнул головой.

– Может, видел когда-нибудь, но не помню.

– А брат твой Пантюшка?

– Не думаю.

– Ладно, найдем Ермократьева без всяких опознавательных знаков, – решил Махно.

Он был прав – Ермократьев сам вылез из сеновала, с трухой, застрявшей в волосах, хмуро глянул на Нестора, не удержался, чихнул.

– Я – Махно, – сказал тот.

– Врешь! – Ермократьев воинственно выпятил нижнюю челюсть. – Махно я знаю лично. Ты – не Махно.

Нестор засмеялся.

– Тебе что, метрику показать?

– А почему бы и нет. И не финти, не крути мне пейсы: ты – не Махно. Имей в виду – стоит мне пошевелить пальцем и дать команду – всю твою гвардию сметет «максим». Ты под прицелом.

Махно залился смехом еще пуще, за ним начали хохотать и хлопцы, подпиравшие Нестора сзади. Действительно, ситуация, несмотря на похороны, в которых они едва не приняли участие, смешная, – смешнее не придумаешь. До «максима» дело, конечно, не дойдет.

– Я и вправду Махно, – сказал Нестор, порылся в кармане кителя, достал оттуда справку, с которой ездил несколько месяцев назад в Москву, затерханную, желтую, бережно развернул ее, сунул под нос Ермократьеву:

– На, читай! И учти – пулеметы и у меня есть.

Ермократьев негнущимися заскорузлыми пальцами взял справку, поднес к глазам, неверяще зашевелил губами… На лицо его наползла краска.

– А ведь ей-ей… Ошибся я. Ты – Махно. – Ермократьев смущенно кашлянул в кулак.

– Собственной персоной…

– Извини, Нестор Иванович, богатым будешь, – Ермократьев еще раз покашлял в кулак. – Вот я опростоволосился, так опростоволосился… – Он вернул справку гостю.

– Правильно делаешь, что проверяешь, – сказал Махно, аккуратно сложил здорово обветшавшую бумагу, засунул ее на старое место, в карман кителя. – Время ныне такое: доверять – доверяй, но обязательно проверяй.

Ермократьев обернулся, призывно махнул кому-то рукой – наверное, своим людям, лежавшим за «максимом», напряженное серое лицо его расцветилось улыбкой.

– Свои! – выкрикнул он.

Махно вместе с Марченко зашел в чистую тихую избу. Пахло самогонкой и копченым салом.

– Неплохо живете, – заметил Махно. – И продукты есть, и выпивка.

– То самое, Нестор Иванович, что австряки не отняли, – Серое лицо Ермократьева побледнело, кулаки сжались сами по себе. Кулаки у Ермократьева были пудовые.