Штурман, против ожиданий, оказался рослым, с приятной внешностью, толковым моряком средних лет — напившийся в стельку мистер Болдик, видно, что-то напутал насчет его любви к мужскому полу. Боцман соответствовал такелажу, за который отвечал: он был крепким, надежным, проверенным и традиционным. Казначей и канонир были ни рыба ни мясо, хотя канонир слишком болезненно отнесся к замечаниям в свой адрес и до окончания смотра незаметно скрылся. Мичманы оказались гораздо приличнее, чем он ожидал: на бригах и куттерах они зачастую имели довольно жалкий вид. Но вот этого мальчишку, юного Бабингтона, на берег в таком виде выпускать нельзя. Провожая сына на флот, его мать, очевидно, рассчитывала, что он еще подрастет, но этого не произошло, и одна лишь треуголка, в которой он тонул, опозорила бы весь экипаж.
Главное впечатление от осмотра судна — старомодность: в облике «Софи» было нечто архаичное, словно ее днище было утыкано гвоздями с широкими шляпками, а не покрыто листами меди, и борта просмолены, а не покрашены. Даже у команды, хотя большинству матросов было лет двадцать с небольшим, был какой-то старомодный вид: на некоторых были надеты широкие штаны и башмаки — наряд этот успел устареть еще в ту пору, когда Джек, тогда юный мичман, был не старше малыша Бабингтона. Еще он заметил, что походка у нижних чинов свободная, нескованная; парни были в меру любопытные, причем в их лицах не было ни скрытой кровожадности, мстительности, ни забитости.
Итак: старомодность. Он полюбил «Софи» с первого взгляда за ее изящно выгнутую палубу, но холодный расчет подсказал Джеку, что именуемый шлюпом бриг тихоходный, не первой молодости, и вряд ли с его помощью можно добыть состояние. Под командованием его предшественника бриг участвовал в паре серьезных сражений: одно — с двадцатипушечным французским капером из Тулона, а второе произошло в Гибралтарском проливе, когда «Софи», охраняя свой конвой, отбила атаку множества гребных канонерок, вышедших из Альхесираса и в штиль напавших на англичан. Однако, насколько он помнит, бригу ни разу не удалось захватить сколько-либо стоящего призового судна.
…Они вернулись на скромные по размеру шканцы, скорее походившие на полуют, и Обри, нагнув голову, вошел в свою каюту. Не разгибаясь, он добрался до рундуков под кормовыми окнами, которые шли от одного борта до другого, являя собой элегантную, гнутую раму для удивительно живописного, в стиле Каналетто, вида на Порт-Магон, залитый спокойным полуденным солнцем, — вид был особенно яркий из-за скупого освещения каюты; тускловатый свет как бы напоминал, что здесь другой мир. Осторожно сев, Джек Обри убедился, что в таком положении может поднять голову: до подволока оставалось еще добрых восемнадцать дюймов. Устроившись, он подвел черту под смотром:
— Итак, мистер Маршалл, я должен поздравить вас с внешним видом «Софи». Все на надлежащем уровне, как и подобает военному кораблю. — Капитан решил ничего не добавлять к этой казенной фразе. Тем самым он дает понять, что не собирается подлаживаться под экипаж и сулить матросам какие-то блага. Сама мысль о том, чтобы стать этаким «свойским» командиром, была ему противна.
— Благодарю вас, сэр, — отозвался штурман.
— А теперь я сойду на берег. Но ночевать, разумеется, буду на судне. Так что будьте любезны, пришлите баркас за моим рундуком и вещами. Я остановился в «Короне».
Он посидел некоторое время в своем салоне, наслаждаясь его уютом. Пушек в нем не было, поскольку, благодаря своеобразной конструкции брига, их дула оказались бы дюймах в шести от поверхности воды, и две ретирадные четырехфунтовые пушки были установлены на палубе у него над головой. Однако и без орудий в каюте было тесновато. Рундуки и поперечный стол занимали почти все свободное место. Но в прежних плаваниях Джек довольствовался куда меньшим, поэтому он чуть ли не с восторгом разглядывал изящно скошенные окна — семь рам, со вкусом расположенных в кормовой части каюты, были лучше и краше любой корабельной мебели. |