Свиридов улыбнулся. А вот Чурбаков пристегнул ремень.

Самолет остановился и буквально через минуту к нему подкатил микроавтобус.

— Ну что, пошли, Серега, — сказал Бородин, — вынесем нашего друга, перегрузим и отправим к последнему месту.

— Пошли.

Вдвоем они выволокли тяжеленный ящик из самолета.

— Ну и весит! Килограммов двести, наверное, — вытирая вспотевший лоб, сказал Бородин.

— Да, как мешок с дерьмом. Не люблю я толстяков, возни с ними и тяжеленные, как гири! И удары они не так ощущают, как худые, кости сломать им тяжело.

— Зато богатые, — уточнил Свиридов.

— Посмотрим, что из него вытрясем. Может, у него и гроша за душой нет.

— Тоже, скажешь! Денег у него, думаю, куры не клюют, иначе бы не жил в «Метрополе» и не раскатывал бы на шикарном лимузине по Москве.

— Да это я так, к слову. Конечно же деньги у него есть, иначе Чурбаков не связывался бы с ним. И какие же они, все-таки, придурки — эти богачи! Падкие на обещания, верят.

— А ты бы не поверил Чурбакову?

— Я бы вначале проверил, — сказал Свиридов.

— Ну и как бы ты проверил? Панель показали, панель настоящая, все чики-чики. Ты видел как у него горели глаза и руки тряслись?

— Видел, — сказал Свиридов, — как у голодного кота, который увидел мышь.

— Это точно.

Тяжеленный ящик затолкали в микроавтобус, Чурбаков сел рядом с водителем. А Бородин со Свиридовым забрались внутрь. Бородин хотел усесться на зеленый ящик, но Свиридов сказал:

— Серега, не наглей. Еще задохнется чего доброго!

— Чего же здесь доброго? — засмеялся Бородин, но тем не менее пересел на сиденье.

Автобус не спеша выехал за ворота аэродрома, помчался по бетонке, затем выехал на шоссе и уж там развил скорость. Бородин тронул за плечо Свиридова.

— Вадим Семенович не любит когда так носятся.

— Не любит, не любит… А что делать? Наверное, ему уже остохренели эти перелеты, дорога и все такое прочее, хочет скорее добраться до лагеря.

— Это ты верно сказал.

— Насчет чего?

— Насчет лагеря. Самый настоящий концентрационный лагерь для «новых русских».

— Но сейчас мы везем не русского.

— А какая разница — русский, китаец, немец? Главное, чтобы из него можно было деньги выжать — Выжмем, выжмем. Там ребята веселые, они света мало видят, издеваться начнут, голодом морить, жаждой мучить и всякими такими штучками. В тюрьмах поднаторели, мастера своего дела.

— А мне спать хочется, — сказал Бородин, — я бы тоже не отказался вздремнуть пару-тройку часов.

Но думаю, нам это не светит.

— Почему не светит?

— Завезем француза, посадим в клетку и поедем в пансионат отдыхать. А через пару дней опять в Москву. В Москве, Серега, мне больше все-таки нравится.

Как-то спокойнее. А под землей я чувствую себя вообще хреново, хуже чем Чурбаков в самолете.

— Да, и мне там не нравится. Как-то угнетают все эти сваи, перекрытия, потолки, все эти клетки." Ржавчина, запах гнилой воды, ужасно действуют на нервы. Такое впечатление, что где-то на том свете находишься.

— А представляешь, военнопленные там по году по два сидели?

— Не сидел там, Паша, никто год или два! Дохли они там, как тараканы. Пару месяцев поработали — ив расход. Новых привозят, те работают.

— А что там вообще делали — в этих каменоломнях?

— Цеха какие-то были.