— Информация будет: если Бахрушин взялся, значит, сделает. А сейчас можно и по маленькой. Лучше думаться будет. Заодно хозяюшку нашу про спонсорскую дочь порасспросим — кто такая, чья, чем спонсирует.

Глава 5

Алена Зернова очнулась от первого в жизни обморока. За прожитые тридцать шесть лет она ни разу не лишалась чувств ни от горя, ни от радости, ни от испуга, ни от боли. От тяжелых механических воздействий — тоже. Но, несмотря на отсутствие прошлого опыта, сразу поняла, разобралась в своем состоянии. Оно было отвратительным. Голова очень легкая, почти невесомая, словно воздушный шарик к плечам приклеен — даже от слабого ветерка может оторваться. В глазах — не то искорки, не то звездочки. Мысли обрывочные, куцые, не оформленные хотя бы в мало-мальски понятные фразы. И все это на фоне легкого недоумения — с ней ли это происходит, верно ли восприняты ощущения?

Она пошла за новым автомобильчиком для Петьки, но, не успев сделать и пятидесяти шагов, была подхвачена под локоть и вытащена на автомобильную стоянку. Быстро, слишком быстро, чтобы успеть испугаться, ее затолкали в большой черный джип, и все… Дальше провал. А сейчас — трудное «возвращение». Вращать невесомой черепной коробкой, парящей над плечами, непросто. Взгляд не успевал за движением: перед глазами оставался «эффект метелки», как если бы картинка была песчаной и ее ссыпали со стекла. Еще хуже то, что мысли не успевали даже за столь медленным и нечетким «проявлением изображения», констатируя: вот стол, вот штора, я лежу на кровати, рядом стоят мои сапоги, рядом с сапогами чьи-то тапочки, я здесь ни разу не была…

Действительно, квартира, в которой приходила в себя после инъекции калипсола учительница Зернова, была ей незнакома. Как неизвестны были мужские голоса, звучащие за стенкой. Новым был сильный запах отдушки, струящийся от постельного белья, поверх которого она сейчас лежала. И совсем странными были чувства неясного страха и большой потери. С каждой секундой страх усиливался, к нему стали примешиваться необъяснимая тревога и тоска, тягучая, темная. И вдруг — яркая, болезненная вспышка: Петя! Его здесь нет! Его уже давно нет рядом! Она не знает, где он! Попытка сесть, широко открыть глаза — и новый провал, словно в колодец полетела.

На самом деле приблизительно половина пациентов, обезболенных анестетиками поколения девяностых, проходят при выходе из наркоза стадию бреда и галлюцинаций весьма мрачного свойства. Некоторые переживают раздвоение личности. В очень редких случаях бывают приступы выраженной агрессии и настоящего буйства. То есть то, что испытывала Алена Игоревна, было далеко не худшим вариантом нормы. Но она этого не знала. Как не знала и не зафиксировала ни зрением, ни слухом, кто и зачем привез ее в совершенно незнакомое место.

Второе «возвращение», «подъем из колодца», было гораздо короче и определеннее. Длинный пустотелый бетонный столб, холодный и скользкий. Но, если поднять, запрокинуть невесомую голову-шар, станут видны небо и солнце. Сначала очень далеко, потом ближе и ближе, даже чувствуются горячие лучи на коже. И вот она покидает колодец и ложится рядом с ним. Только куда? На лужайку, на живые ромашки? Ладонь шарит по шелковистым лепесткам и твердым желтым серединкам, но они не различаются на ощупь. Алена пристально вглядывается, принюхивается — опять резкий запах стирального порошка, а цветы плоские. Это просто рисунок на пододеяльнике. Слава богу, она под крышей, вот окно — слышен шум города. Какого? Она в Москве? А Петя где? Где ее сын? Вторая попытка сесть почти удается.