В таком положении въехали в Дендерово — барон, дочь его и обеспокоенный Сильван, который предвидел бурю, какая должна была встретить его от отца. Эвелина была чрезвычайно весела в дороге, радовалась, постоянно говорила о муже и, с удивительным здравомыслием, распоряжаясь всем, рисовала отцу странную картину счастья, основанного на спокойнейшем и полнейшем помешательстве. Никогда еще не видал ее барон такою здоровою, такою веселою, так ясно и разумно рассуждающею о мелочах, такою чувствительною, такою увлекательною своею добротой ко всем; никогда зато не обливалось так кровью его сердце, как в настоящее время.

С последней станции Сильван, вслед за посланным, поспешил и сам вперед к отцу, чтобы предупредить его о своем несчастье и, сколько возможно, смягчить его гнев. Со страхом вошел он в комнату, по которой спокойно прохаживался граф.

Мы видели уже отношения, существовавшие между отцом и сыном: Сильван привык обходиться с графом как с добрым приятелем, как с равным, немного старшим и живущим в обществе на совершенно одинаковых правах.

Граф иногда вступал в отцовские права, но Сильван упорно держался, не теряя однажды занятого положения.

Ни радости, ни удивления, ни признака привязанности не заметно было в их встрече. Сильван, кланяясь, протянул по-английски руку графу, но Дендера не взял ее, попятился и нахмурился.

— Славно возвращаешься, граф, — сказал с горькой улыбкой. — Знаешь ли, по крайней мере, на ком ты женился?

— Кажется, — ответил Сильван, оскорбленный этою холодностью.

— А мне кажется, что нет. Так случается всегда, если младшие не хотят руководствоваться опытом старших.

— Вы уже все знаете? — спросил Сильван, полагая, что речь идет о болезни и помешательстве его жены.

— О, есть услужливые люди, которые заблаговременно доносят о несчастье, — и старик кинулся на диван, закрыв глаза руками. — Погубили меня, погубили! — воскликнул он.

— Но ее можно вылечить, — перебил Сильван.

— Как вылечить? От этого пятна, которым она заклеймена? — проговорил Дендера со смехом.

— От какого пятна? — спросил оскорбленный сын.

— Он ничего не знает! — крикнул граф, подходя к нему. — Несчастный!

— О чем ты говоришь, граф?

— Знаешь ли ты происхождение Гормейера? Этот твой барон был бриллиантщиком; кто знает, вероятно, из жидов! Ермолка у него в горбе!.. А дочь, твоя жена…

— Граф! — воскликнул Сильван.

— Твоя жена, мнимая вдова, никогда ничьей женой не была; была любовницей какого-то князя…

Сильван побледнел и задрожал от гнева.

— Меня обманули! — сказал он ослабевшим голосом. — Но это невозможно, это клевета… Это зависть! Кто смел разглашать это?

— Это святая правда! — сказал отец.

— Но это еще не все, — прибавил сын, горько смеясь и облокачиваясь на стол, потому что чувствовал головокружение, — жена моя заболела через час после свадьбы, а, оправившись, осталась помешанною…

Старик Дендера не сказал ни слова; подавленный окончательно, убитый, он взглянул на сына, и давно невиданная слеза увлажнила ему веки.

Как пойманные и посаженные в клетку, дикие звери после отчаянного метанья лежат наконец спокойно, подавленные неволей и уничижением, так отец и сын стали в эту минуту иными людьми, заметив перед собой непроходимую пропасть готовящихся им страданий.