— Мне никогда и ничего не…

— Как и мне показалось, что, зайдя в собственную каюту, я обнаружил там тебя. Напомнить правила разграничения личного пространства?

Мышка поджала губу.

— Не разумнее ли нам обоим сделать один и тот же вид? Ты знаешь, какой именно.

Кивнула. Нехотя, еле заметно, но согласилась с предложенным условием и двинулась к выходу. Правда, не осталась без последнего слова:

— Приструни свое животное, пока не стало слишком поздно.

— Он не животное.

— Зверь должен сидеть в клетке — такое правило тоже есть, и его вряд ли когда-нибудь отменят.

Несколько шагов, шелест-шорох и — тишина. А следом, не то чтобы вдогонку, а неким финальным аккордом прозвучало отрешенное:

— И слезы счастья душат грудь перед явленьем Карменситы…

Вот тут я окончательно сообразил, что не только слушал весь диалог, от слова до слова.

Я.

Всё.

Понимал.

За исключением последней фразы, хотя и ее знал наизусть благодаря папиному увлечению стихами. В данном случае, творчеством Блока.

— Повезло тебе. А ведь мог получить отлуп, который никому не показался бы хилым. Даже мне.

Смена ритма с поэтического на улично-бытовой тоже удивляла. Но уже намного-намного меньше.

— Что ты сейчас сказал?

Блондин соображал куда быстрее меня: повернулся на первый же звук моего голоса.

— Ты… Слышал?

— Трудно было бы этого не делать: тут тишина, как в склепе, только вздохни, и уже эхо гуляет.

Он пробежал взглядом по мне, с ног до головы:

— Не вижу. Не понимаю.

— Ты про аквариум? А он того… Был, да весь вышел.

— Мм?

— Разбился. Наверное. Я его уронил.

— Уронил?!

Блондин не стал присматриваться к пятнам на полу, хотя это было бы вполне естественно для сложившихся обстоятельств. Наоборот, уставился на меня. В упор. И серо-голубые глаза глядели, мягко говоря, напряженно.

— Это плохо, да?

— Порча чужого имущества? Не слишком хорошо.

— Я оплачу. Когда будет чем. Ну, в крайнем случае, почку продам. Здесь ведь где-нибудь наверняка торгуют органами?

— Что? Органами? Ну да, приторговывают. По случаю, — на автомате ответил блондин, но тут же опомнился: — Ты о чем вообще думаешь?

— О возмещении ущерба, в первую очередь. Не знаю, как у вас, а у меня дома с этим строго. Было.

— О-хо-хонюшки, как все запущено, — резюмировал мой собеседник. Любимой фразой сантехника Толяна, которой тот всякий раз предварял очередной развод на дорогую фурнитуру.

Вот это уже точно ни в какие ворота не лезет! Вернее, вылезло из одних и тех же, вместе с Блоком. Ну не мог блондин все это знать заранее или вообще узнать. Не мог! Ладно Толян, с ним еще был шанс пересечься, хоть и мизерный, но стихи? С какой стати инопланетянин вдруг начал бы ими интересоваться? Да и вообще, если вспомнить, что перед тем, как уйти, он изъяснялся отдельными словами, на ходу их забывая, откуда вдруг сейчас…

— Тея, свет очей моих. Подь сюды.

Еще лучше! Вариант только один: во время своего отсутствия он ходил на профилактику, и словарь в его трансляторе случайно сменили. На странную смесь всего и вся, и от этого у меня… Да, аж мурашки по коже.

— Здесь всегда так холодно?

— Холодно?

Он удивился. Искренне. Я опять ляпнул что-то не то? Наверное, пора привыкнуть.