Разумеется, Нику было проще; он не тосковал по тому, кого никогда не знал. А вот Сэм уже достаточно вырос, чтобы осознать леденящий ветер смерти, пронесшийся по его жизни.
– Когда вернется папа?
Поузи помнила, как долго после смерти отца он каждый вечер задавал ей один и тот же вопрос, и ее сердце разрывалось от муки и жалости при виде смятения в больших синих глазах сына, так похожих на глаза Джонни. В конце концов Поузи, собравшись с духом, сообщила ему, что папа больше не вернется. Что он взлетел на небеса и теперь наблюдает за ними оттуда, тогда Сэм перестал спрашивать.
Поузи стояла, прислушиваясь к шипению начинавшей закипать воды. Размешав ложку кофейных гранул с молоком, она добавила в чашку горячей воды.
Бережно держа чашку, Поузи подошла к окну и взглянула на старый конский каштан, он стоически давал поколениям детей богатые урожаи каштанов для игры . Она заметила, что шиповатые коробочки уже созрели, возвещая о конце лета и начале осени.
Мысль о каштанах напомнила и о начале учебного года – когда мальчики подрастали, Поузи с ужасом ждала этой поры, поскольку она означала покупку новых школьных форм, пришивание эмблем и меток и извлечение из кладовки дорожных чемоданов. Потом, после отъезда сыновей, дом окутывала оглушительная тишина.
Поузи долго и мучительно думала о необходимости отправки ее любимых мальчиков в школу интернат. Несмотря на то что многие поколения детей, как в семье Джонни, так и в ее собственной, проводили школьные годы вдали от дома, в конце семидесятых годов традиции несколько изменились. Однако она знала по собственному опыту, что такое обучение дает не только образование, но и приучает к самостоятельности и дисциплине. Джонни хотел бы отправить сыновей в хорошую школу – он частенько говорил о том, что их дети будут учиться в его альма матер. Поэтому Поузи запустила руку в свои вклады, утешая себя тем, что бабушка тоже одобрила бы ее решение, и отправила их в школу в Норфолк; не так далеко, чтобы она не могла позволить себе иногда съездить туда и посмотреть, как они играют в регби или в школьных спектаклях, но достаточно далеко, чтобы у нее не возникало искушения забрать кого то домой в том случае, если один или другой жаловался, что соскучился по дому.
Чаще всего к ней взывал Сэм – он изо всех сил старался утвердиться и, казалось, постоянно ссорился с кем то из своих приятелей. Когда же спустя три года Ник последовал за братом, она редко слышала от него хоть какие то жалобы.
Первое время, овдовев, когда мальчики еще были маленькими, Поузи очень хотелось иметь возможность побыть одной, но, когда оба сына уехали в школу и она наконец получила желанное уединение, в ее душе поселился пронизывающий ветер одиночества, пролетев сквозь эти оглохшие стены.
Впервые в жизни, вспомнила Поузи, просыпаясь по утрам, она пыталась найти повод для того, чтобы вылезти из кровати. Тогда она осознала, что из ее жизни вырвали сердце, и осталась одна пустая оболочка. Из года в год она переживала тяжелую утрату, отправляя мальчиков в школу.
Это ощущение потрясло ее – до этого момента она никогда в жизни не впадала в депрессию, видя в ней лишь признак слабости, однако в тот ужасный месяц, после первого отъезда Ника в школу, она укорила себя в том, что раньше столь легкомысленно думала о расставании с детьми. И тогда она поняла, что нуждается в каком то проекте, способном отвлечь ее от тоски по детям.
Однажды осенним утром она пришла в отцовский кабинет и наткнулась в ящике его стола на старые планы сада. Судя по этим планам, отец задумал, очевидно, превратить парковые земли в нечто грандиозное. Благодаря тому, что пергаменты хранились в темном ящике, чернила не выцвели, а остались яркими, все очертания и пропорции четко продуманных парковых зон отец изобразил в свойственной ему основательной манере. Поузи заметила, что рядом с Башней он наметил участок для сада бабочек, перечислив богатые нектаром многолетники, которые, как она знала, во время фазы полного цветения будут изобиловать богатством красок. |