— О, опять я вспомнила эту Шарлотту! — сказала она задумчиво. — Из чего только делают таких людей?

— Из того же теста, что и священников.

— Чепуха.

— Совершенно верно. Из чепухи.

— Поднимись с холодного пола, а то подхватишь ревматизм. А также перестань смеяться и делать глупости.

— А почему я не могу смеяться? — спросил он, приближаясь лицом к ее лицу. — Над чем здесь нужно плакать? Поцелуй меня сюда.

И он показал на лице место, куда хотел получить поцелуй.

В конце концов, он был мальчишка. Когда доходило до дела, именно Люси хорошо знала, как и что нужно предпринять. Но ее странно притягивало к Джорджу именно то, что он иногда ошибался и бывал неправ.

— Есть письма? — спросил он.

— Записка от Фредди.

— А теперь поцелуй меня сюда и сюда.

Когда Люси вновь предостерегла Джорджа насчет ревматизма, он встал, подошел к окну, открыл его (чисто английская привычка) и выглянул наружу. Вот он, парапет, а вот и река; слева, в отдалении, начинается гряда холмов. Возница кеба, сразу же заметивший Джорджа и просигналивший ему, вполне мог быть тем самым Фаэтоном, который запустил его машину счастья ровно двенадцать месяцев назад. Страстная благодарность — ибо на юге любое чувство вырастает в страсть — охватила юного мужа, и он благословил людей и предметы, которые принимали участие в его судьбе. Конечно, он помогал себе и сам, но как неумело и глупо. Всю борьбу на самых трудных фронтах вели другие — Италия, его отец, его жена.

— Люси, подойди и посмотри на кипарисы. И на церковь, забыл ее название. Вот она.

— Это Сан-Миниато. Сейчас, только закончу с твоим носком.

Снизу певуче закричал возница кеба, приглашая прокатиться.

Джордж крикнул, что тот ошибся адресом — у них не слишком много денег, чтобы выбрасывать их на ветер.

А люди, которые даже не собирались помогать! Все эти Лэвиш, Сесили, Бартлетты! Всегда склонный преувеличивать роль Судьбы, Джордж оценивал силы, которым он обязан был сегодняшним счастьем.

— В письме есть что-нибудь хорошее? — спросил он.

— Пока нет.

Его собственное счастье было абсолютным, ее же содержало крупицу горечи — Ханичёрчи не простили их, они были рассержены ее лицемерием, она покинула Уинди-Корнер — наверное, навсегда.

— И что он пишет?

— Глупый мальчишка. Думает, что он важная персона. Он знал, что весной мы уедем, знал целых шесть месяцев. Он знал также, что, если мама не даст своего разрешения, мы возьмем дело в собственные руки. Мы их честно предупреждали, а теперь он называет это тайным побегом. Нелепый мальчишка.

Снизу вновь раздался страстный призыв возницы кеба.

— Но все в конце концов наладится. Ему придется привыкнуть к нашему новому положению. Что до Сесиля, то жаль, что он стал таким циником в отношении женщин. Второй раз изменился, и так резко! Почему это мужчины всегда создают теории по отношению к женщинам? У меня же нет теорий, относящихся к мужчинам. Жаль, что и мистер Биб…

— Я тебя понимаю.

— Он никогда нас не простит… я имею в виду, мы ему уже никогда не будем интересны. Если бы они там, в Уинди-Корнер, не слишком слушали его, было бы хорошо. Если мы поступили по правде и по совести, то люди, которые действительно любят нас, опять будут с нами в конечном итоге.

— Возможно, — сказал он мягко. — Вот я действовал по правде, и ты ко мне вернулась. Поэтому ты права.

Он вернулся в комнату.

— Оставь ты этот носок!

Джордж перенес Люси к окну, чтобы и она тоже увидела открывающийся оттуда прекрасный вид. Опустившись у окна на колени, они стали шептать имена друг друга.