Акройд впервые поглядел на Дэлглиша внимательно:

— Неважно выглядишь, старина. У тебя ничего не стряслось? Ты не заболел?

— Нет, Конрад, я не заболел.

— Нелли только вчера говорила, что тебя совсем не видно. Ты очень занят, возглавляя отдел с таким безобидным названием, якобы учрежденный для расследования убийств, требующих деликатного подхода. Слова «деликатного подхода» звучат странно, по-чиновничьи: разве бывают убийства, не требующие деликатного подхода? И все равно мы понимаем, что имеется в виду. Если лорд-канцлер, при мантии и парике, обнаружен забитым до смерти прямо на вулсаке — зовите Адама Дэлглиша.

— Что-то мне не верится в подобный пример. Ты можешь представить зверскую расправу на глазах у лордов? Само собой, некоторые из их светлостей наблюдали бы за происходящим с удовлетворением, но…

— Конечно, нет. Все откроется, когда палата встанет.

— Тогда почему он останется сидеть на вулсаке?

— Его должны убить где-нибудь еще, а тело перенести. Читай детективы, Адам. Нынешние убийства банальны и, ты уж извини, слегка вульгарны. Их исполнителям недостает воображения. И все же с переносом тела возникнут трудности. Придется хорошенько подумать. Вижу, что это может не сработать.

Акройд говорил с сожалением. Не окажутся ли детективы его следующей страстью? Тогда нужно охладить его пыл. Убийство, настоящее или выдуманное, с какой стороны ни посмотри — неподходящее увлечение для Акройда. Правда, его любознательность всегда отличалась широким охватом. Однажды загоревшись, он следовал велению сердца с полной самоотдачей, будто всю жизнь только и занимался данной проблемой. Похоже, Конрад и на этот раз от своего не отступится.

— В Вестминстерском дворце никто не умирает. А не сговор ли это? Не запихивают ли они, неприлично поторапливаясь, труп в неотложку? А после заявляют, что он умер по дороге в больницу? Вот так. Из этого можно извлечь несколько ценных подсказок. Окажись тут замешано, например, наследство, мог бы помочь хронометраж событий. Название, конечно, у меня уже есть. «Смерть на вулсаке».

— Трудоемкая задача, — сказал Дэлглиш. — Ладно, вернемся к убийству, отражающему суть эпохи. Что ты ожидаешь найти в Дюпейне?

— Не исключено, что вдохновение, хотя главным образом информацию. Комната убийств — это что-то особенное! Неофициально мы все ее так называем. Там есть газеты того времени, публиковавшие репортажи с места преступления и из зала суда, очаровательные фотографии, среди которых есть несколько подлинных, подлинные предметы, найденные рядом с жертвой. Не могу себе представить, как старому Максу Дюпейну удалось все это заполучить, но не сомневаюсь: он не церемонился. А в отношении убийства наши интересы, конечно, совпадают. Старику Комната убийств нужна была, чтобы привязать убийство к эпохе, в противном случае он потакал бы испорченному вкусу публики. Я уже выбрал себе первое дело, и мой выбор очевиден. Миссис Эдит Томпсон. Тебе, конечно, известен этот случай?

— Да.

Все, кто интересуется настоящими убийствами, или изъянами в уголовном судопроизводстве, или ужасами и странностями, присущими высшей мере наказания, знают о деле Томпсона-Байуотерза. Оно породило целый выводок романов, пьес и кинолент и внесло свой вклад в освобождение журналистики от оков морали. Не обращая внимания на молчание собеседника, Акройд жизнерадостно зачирикал дальше:

— Обратимся к фактам. Перед нами молодая привлекательная женщина, ей двадцать восемь лет, она замужем за туповатым служащим судоходной компании, который старше ее на четыре года, они живут на бестолковой улице в безликом пригороде на востоке Лондона.