— Мне нужно отлучиться и позвонить, — объяснила она и положила на стол три бумажные купюры по десять крон. — Ты пока можешь рассчитаться, — она отлично понимала его смущение, так что выбрала легкий и тактичный способ помочь ему с этим справиться. Лизе перешла на «ты»: он моложе ее и не мог предложить подобное первым.

— Грета, — произнесла она задыхаясь, — главный врач уже заходил?

— Нет, он заболел, тебе нечего опасаться. Ну как дела?

— Великолепно, — Лизе счастливо рассмеялась. — Он ужасно милый. И сделал комплимент твоему платью.

— Серьезно сделал? Значит, я не ошиблась в его письме. Не забудь в конце дать ему ключи от квартиры.

— Да, но ему нужны деньги — кажется, у него нет и пяти эре.

— Отдай ему всё, что у тебя с собой, — велела Грета, — а завтра можешь отправить чек. И спроси, умеет ли он готовить. Ты рассказывала, что фру Андерсен не особо хорошо это делает.

— Да, спрошу, — пообещала Лизе, укутанная не только в платье Греты, но и в ее безграничное доверие к молодым людям с образованием и изящным стилем письма.

C разгоряченными щеками она поспешила к столу, напоминая теперь уже не подбитую птаху, а скорее ту, кого Курт с ужасом представлял себе как знатную даму. Он слишком устал, чтобы вообразить что-либо, кроме долгого сна в нежной постели под одеялом какого-то незнакомца.

Он с рассеянной и вежливой улыбкой взял ключи и, собрав остатки внимания, выслушал заверения Лизе, что чек придет завтра же. Сам же он заверил ее, что умеет готовить, и, несмотря на облегчение — ведь ему удалось выпутаться из затруднительного положения (такое же облегчение испытывает крыса, завидев свет на другом конце узкой канализационной трубы), — его гордость была уязвлена непозволительной скоростью, с которой Лизе покидала его. Он еще с минуту сидел и разглядывал тучную официантку с ясным, ничего не выражающим взглядом куклы. У нее почему-то пропало желание смеяться. Отрывки душераздирающих песен непринужденно и сладко разлетались в ее голове, окаймленной нежной тоской, которая побудила женщину к жесту, не свойственному ее закаленной натуре: она поставила бокал пива перед бедным юношей, попавшим в сети Лизе без всякой возможности высвободиться. Курт Вежливый выпил пиво и, возможно, в знак благодарности произнес:

— Я отлично знаю Верлена.

После этого он заполз обратно в слишком просторный белый воротничок херре Томсена и заснул на заднем сиденье такси, пока Лизе Отсутствующая выбиралась сквозь дождь, как из горящего дома. Ее длинные распущенные волосы жалко свисали над угловатыми плечами, а сама она была почти без сознания, когда наконец обрушилась в любящие объятия Греты и со смехом рассказала ей то, во что Грете хотелось верить и что ей хотелось знать. У мужа Греты жесткие руки и каменное лицо, которое никогда не морщится. Он привозил сюда свою жену, когда она начинала говорить странности, и забирал, когда прекращала. У них взрослая дочь, унаследовавшая каменное лицо и все связанные с этим обязательства. Они никогда не бросят Грету, как Вильхельм бросил Лизе. Тем не менее жизнь Греты была настоящим кошмаром. Она отрешенно таращилась на свою корзину в супермаркете, роняла петли в вязанье повседневной рутины и забывала приготовить еду к шести часам — к возвращению каменных лиц с работы. Она совершенно неподвижно пялилась на маленьких детей в колясках, разглядывающих свои умилительные пальчики-колбаски ясным загадочным взглядом, пока раздраженные матери не увозили их с глаз долой. Недавно полиция обнаружила ее на заднем дворе: она стояла на коленях, прижав к себе мурлыкающего котенка, — ни имени, ни адреса не помнила.