— Например, огненную стрелу, от которой ассасин испарился из собственных башмаков, — с иронией заметил Нирай.

— Дар магического шрама, а не магическая стрела, — заверила она его. — Бол́ ьшую часть жизни я провела с мечом и луком в руках, пока меня не ранили в бою. И тогда я обратилась к магии.

Кэтти-бри умолкла, понимая, что поражает их. Сначала она заявила, что не приходится им дочерью. Потом улетела от них в облике совы. А теперь чуть ли не в открытую утверждает, что она не только не их ребенок, не только не ребенок вообще, но что она лет на сто старше каждого из них! Она спрашивала себя, разумно ли сообщать им какую-либо правду о себе, ибо какое нежелательное любопытство может возбудить это долгое повествование?

Но потом она заглянула в темные глаза Кавиты, и ее сомнения растаяли. Это ее мать, какими бы странными ни были обстоятельства ее повторного рождения. В этих темных глазах не было ничего, кроме любви к ней.

Ничего, кроме слез, разумеется; и Кэтти-бри не хотела видеть эти слезы. Никогда.

— Я только приступила к серьезным занятиям, когда началась Магическая чума — и поразила меня, и, увы... — Она умолкла. — Но обо мне хорошо заботились, — почти сразу добавила она, движимая инстинктивным желанием помочь своим обожаемым родителям преодолеть боль от крушения надежд и горе от потери единственного ребенка. — Быть может, вы слышали про леди Аластриэль из Серебристой Луны?

Нирай и Кавита снова переглянулись, на лицах их было написано сильнейшее замешательство.

— Я маг, но совсем начинающий. Вы оба искусные маги. Станете ли вы учить меня Искусству? — спросила Кэтти-бри, возвращая их к насущному вопросу.

— И тогда ты не покинешь нас? — спросил Нирай.

— Я буду возвращаться так часто, как только смогу, — услышала Кэтти-бри свои слова и едва могла поверить сама себе.

Но она имела в виду именно это.

— Умный ребенок, — сказала юная заклинательница Иерика леди Авельер, своей более опытной наставнице.

Авельер было чуть больше сорока, но выглядела она прекрасно – изумительно моложавой, со светло-серыми глазами и пышными каштановыми волосами, рассыпавшимися по плечам. Ей и ее помощницам не составило труда отыскать этого загадочного ребенка из племени десаи, Рукию. Сначала они направились к могиле — предположительно, Рукии, — и простейшее заклинание, позволяющее разговаривать с мертвыми, открыло им истину: труп внутри могилы не был телом девочки, которую они искали.

Духи умерших Унтариса и Алпирса в общих чертах поведали им о схватке в лагере десаи — и это была действительно схватка, в которой ребенок, маленькая девочка по имени Рукия, явно оказался сильнее.

Вскоре после этого леди Авельер и ее подопечные стали очевидцами проявления той самой магии, уничтожившей двух незерилских агентов, когда впервые сумели засечь Рукию в прорицающем пруду. Ее образ и небо к востоку от них вдруг ослепительно вспыхнули от разряда магической молнии.

— Она не боится молнии, — заметила Иерика, — потому что сама вызывает ее.

— Магия друидов, — согласилась другая ученица, Риалле, как и Иерика, едва вышедшая из подросткового возраста. — Как и ее превращения.

Леди Авельер, педантичная как всегда, впитывала все это, пытаясь составить некоторое представление об этом необычном ребенке. Лорд Ульфбиндер, ее дорогой друг Пэрайс, не преувеличивал; теперь она поняла и, конечно, понимала и его интерес! Прежде всего она была учителем, обучала исключительно женщин: Иерику, Риалле и еще трех, доставленных ею на равнины Незерила. Она гадала, каковы могут быть намерения лорда Пэрайса насчет этого ребенка; разве не великолепно было бы присовокупить эту чудесную маленькую Рукию к ее дому магии?

Полыхнула очередная огненная стрела, и от раскатистого грома вздрогнула земля под ногами.