Наутро в прекрасном настроении Лола припарковала машину возле театра. Погода соответствовала радостным трубам, певшим в Лолиной душе. Все у нее замечательно, а будет еще лучше. Она будет много работать и так сыграет в новой пьесе, что публика будет визжать и топать ногами от восторга! Сильные, суровые мужчины будут, стесняясь, утирать скупые мужские слезы, а слабые женщины – и вовсе лишаться чувств. В гримерке не поместятся все корзины с цветами, и их будут выставлять в коридор. И Ленька наконец перестанет над ней подсмеиваться, прижмет руки к сердцу и скажет голосом, дрожащим от сдерживаемых эмоций:

– Лолочка, дорогая, как я был не прав! Ты – удивительная, необыкновенная, гениальная актриса! Я недостоин дышать с тобой одним воздухом! И больше никогда не буду заставлять тебя помогать мне в мошенничестве. Ты создана для того, чтобы играть, чтобы тобой восхищались тысячи, миллионы людей! Ты – Сара Бернар, Вивьен Ли, Анна Маньяни в одном флаконе!

С мечтательной улыбкой на устах Лола вошла в приемную и встретилась взглядом с давешней встрепанной девицей, которая что-то писала на бланках.

– Опять вы? – удивилась та. – Что-нибудь забыли в прошлый раз?

Лола помахала перед ее носом запиской Семибратского.

– Меня ждут, – холодно сказала она.

– А вот и нет! – радостно завопила девица, тряхнула ручкой, отчего по всему помещению веером разлетелись брызги чернил, Лола едва успела отскочить. – Главный уехал. Его вызвали срочно!

– В Москву? – простонала Лола.

– В Смольный, в управление по культуре! А вы что хотели?

– Собственно, хотела не я, – процедила Лола, медленно накаляясь, – хотел он, Семибратский. Он хотел взять меня на амплуа главной героини.

– Он? – девица вылупила глаза и захлопала белесыми ресницами. – Но как же… Ведь мы уже утвердили на героиню Свиристицкую!

– Свиристицкую? – завопила Лола, потеряв голову от возмущения. – Эту корову, эту бегемотицу, этот… комод на двух ножках?..

– Ее самую, – любезно подтвердила девица и развела руками с таким видом – мол, я-то с вами согласна, но не я решаю, а главный…

Лоле захотелось вырвать из рук девицы капающую ручку и зафитилить пером в глаз. Испугавшись своих кровожадный намерений, она глубоко вдохнула, развернулась, как на параде, и стремглав вылетела из приемной, бормоча, что все они тут сильно больные на голову, и что работать в такой психушке опасно для жизни.

– Все, – Лола скомкала злополучную записку и снова швырнула ее в урну, – больше я сюда ни ногой! Даже если главный режиссер лично прибежит меня уговаривать и будет петь серенады под моим окном!

Она представила, как главный режиссер этого театра, низенький плешивый толстяк Семибратский, стоит с гитарой под ее окном и исполняет томным голосом серенаду, а она широко открывает окно и выплескивает ему на голову полное ведро холодной воды, а еще лучше – кастрюлю вчерашних щей, и ей стало немножко легче. Потом она стала разворачивать сладостную картину дальше. Вот Семибратский стоит под окном, пытаясь стряхнуть с ушей капустные листья, а она смотрит на него сверху и заразительно хохочет… во всем этом замечательном видении была только одна заведомо слабая деталь: чтобы выплеснуть на Семибратского вчерашние щи, накануне их нужно сварить, а уж щей-то Лола давно уже не варила. И борщ тоже. И рассольник. И даже грибной суп. Лола совершенно некстати подумала, что она в последнее время обленилась, и готовит все больше Леня, а она только покупает готовые продукты и разогревает их в микроволновке.