— Я… не закончил…

— Потом дорешаешь, Санёк, — сказал Аверин. — Феликс всё равно уже свалил — понесёшь ему свою работу на кафедру. Потом. А сейчас нужно бежать на лекцию.

Я повернул голову — за преподавательским столом никого не обнаружил. Не вспомнил, когда ушёл Попеленский. Но представил его довольное лицо. Феликс, наверняка, радовался тому, что я не решил его задачку до завершения пары (хотя я просидел над ней даже всю прошлую перемену — меня никто не побеспокоил, не выгнал в коридор). Я посмотрел на исписанные страницы тетради. Тут же почувствовал, как побаливали мышцы правого предплечья (давно не приходилось писать так много и так быстро). Поднял растерянный взгляд на Славу Аверина. Прогнал из головы математический туман — закрыл тетрадь.

— Ладно, — сказал я. — Закончу позже.

* * *

Самостоятельную работу по математике я в пятницу так и не сдал. Решил, что раз уж не уложился в отведённое для решения задачи время (такое случилось впервые: обычно я решал самостоятельные работы раньше одногруппников), то спешить не буду. Феликс уже теперь имел полное право не принять мою работу ни в конце дня, ни после выходных. Поэтому я вернулся к задаче только вечером, уже в общежитии. Да и то, когда разобрался с прочими делами (приготовление ужина я ни Славе, ни Паше не доверил: кулинары из парней были никудышными). Соседи по комнате не разъехались в пятницу по домам — с красными повязками на руках отправились охранять покой советских граждан. А я вернулся к математике, лишь после того, как выпроводил Аверина и Могильного за дверь.

* * *

В последний день февраля я впервые «прогулял» военную кафедру: проспал. Открыл глаза уже после полудня — разбудили голоса соседей по комнате. Я приподнял голову над кроватью, обнаружил, что уснул, не разобрав постель. Не вспомнил, когда вернулись с дежурства в народной дружине Пашка и Слава. Процесс перехода от письменного стола на кровать в памяти тоже не сохранился. Зато я точно помнил, что дописал решение выданной мне Феликсом задачи. Пусть и растянул решение толстенную тетрадь, потратил на писанину едва ли не весь вечер и ночь. Улыбнулся, воскресив в памяти момент, когда уже засветло поставил на странице финальную точку и вынырнул из математического угара. Прикинул, как буду оправдываться на военной кафедре. Напомнил себе, что сегодня, ровно в семнадцать часов, должен явиться к Королеве.

* * *

В гости к Нежиной я отправился не только с пакетом конфет (купил их в магазине едва ли не наугад), но и с маленькой упаковкой чая. На этикетке брикета был нарисован слон и значилось: «Чай индийский». Такой чай приносил в общежитие Паша Могильный. Он же отсоветовал мне приобретать сухие чайные листья в магазинах. «Там одно сено продают, — сказал Павел. — Нормальный чай нужно доставать. Раньше был нормальный китайский. Но теперь его днём с огнём не сыщешь. Довольствуемся индийским». Один из Пашкиных брикетов я и прихватил для похода к Королеве.

Повертелся около зеркала, прежде чем вышел из комнаты — разглядывал своё отражение. Дырку от пули зашили (я предполагал, что сделали это либо Света Пимочкина, либо её мама), следов крови на ткани не осталось (постарались в химчистке). И всё же своим видом я остался недоволен.