|
.. И предназначенный киммерийцу удар достался ей. Клинок рассек ее левое плечо, дойдя до сердца. Белый газ окрасился багровым, кровь фонтаном брызнула из страшной раны; потолок зала отразил слабый предсмертный крик... Как в страшном сне, Конан видел эту сцену; время словно остановилось, маг замер, вцепившись в эфес торчащего из груди девушки меча, почти до самой крестовины залитого кровью. Несколько мгновений в храме царила жуткая тишина; а потом мертвые губы девушки приоткрылись, упавшие было веки поднялись вновь. Взор ее, странный и невидящий, казалось, источал холодный безжизненный свет. Залитый кровью клинок внезапно осветился, а затем покрывавшая его кровь несчастной словно ожила. Десятки и сотни ярко-красных змеек ринулись вверх по мечу - к сжимавшей его руке Кивайдина. И взор красных зрачков Ханумана был направлен прямо в спину убитой... Маг заревел. Дико, страшно, в голосе его не осталось ничего человеческого; родившиеся из крови змейки впились в его незащищенную плоть, рука окуталась красноватым дымком... Спустя еще миг Кивайдин швырнул меч и, завывая, опрометью бросился прочь, к выходу из храма, на бегу срывая с себя терзавших его красных тварей. Подхватив меч, на острие которого извивался еще целый клубок алых созданий, Конан бросился в погоню. Такой случай упускать было нельзя; он обязан был догнать! И он догнал, чуть не влетев в смертельные объятия бушующего на пороге пламени. Клинок еще раз вонзился в спину Кивайдина; новый вопль, красные змейки вновь ринулись вперед, но... Конан знал, что рана неглубока. Меч остался в его руке, а змейки, точно по волшебству, мгновенно исчезли. Обессиленный Конан едва дотащился до погибшей девушки. Она лежала с блаженной, умиротворенной улыбкой на сомкнутых устах, как сломанная злой судьбой прекрасная игрушка - наивное, невинное и истово верившее в него, Конана, создание... И тут могучее тело никогда не плакавшего киммерийца сотрясло отрывистое глухое рыдание: "Она умерла за тебя, помни это; она отдала свою жизнь, чтобы жил ты; и, значит, твой долг теперь - преследовать этого мага до самых дальних земных пределов, пока он не ответит за все". Конан стиснул зубы так, что они захрустели. Однако, хотелось бы знать, что все это время делал доблестный Терша?! Конан одним прыжком подскочил к бессмысленно скалящемуся каменному истукану; не сдержавшись, он со всего размаха треснул по статуе кулаком. - Что же ты сидел, пока меня убивали, а? - рявкнул киммериец, не слишком задаваясь вопросом, слышит его божок или нет. - Или, быть может, мне расколотить это идолище, чтобы ты понял, что такое боль?!. Очертания изваяния внезапно подернулись знакомой киммерийцу магической дымкой, задрожали, теряя четкость... спустя мгновение ниша полностью утонула в сером мареве, а когда туман рассеялся, на постаменте вместо массивного обезьянца сидел Терша в прежнем своем сусличьем обличье. - Прости, прости меня, благочестивый Конан, - виновато зачастил божок. - Прости, я не мог распутать собственное заклятье... я был так испуган, что перезабыл все на свете." - Трус, - с презрением бросил ему киммериец. - Девчонка погибла из-за тебя, а ты... испугался он, видите ли! - передразнил Тершу Конан, зло сверкая глазами. - Ты можешь ей помочь? Лекарь-человек, конечно, давно бы отступился; но, быть может, ты докажешь, что не зря именуешься Богом?! - Сейчас, сейчас... - торопливо забормотал Терша, опрометью кидаясь к убитой. Несколько мгновений его лапки осторожно скользили по краям страшной раны... а затем божок виновато развел ими. - Скорблю и проливаю потоки слез вместе с тобой, Конан. |
