— Конан, вот твой меч.

Конану протягивал его оружие, ножны и пояс Сейганко. За ним стояли полдюжины воинов Ичирибу, у каждого из которых было не меньше двух копий и трезубец, а многие были вооружены дубинками, дротиками или веревкой с привязанным на конце камнем.

Первой мыслью Конана было, что он каким-то образом заслужил смерть и сейчас ему отдают оружие для того, чтобы он мог с честью принять последний бой. Затем заметил, что мрачные взгляды воинов обращены не в его сторону.

Конан благоразумно вооружился, прежде чем начать говорить:

— Сейганко, я надеюсь, мне позволят участвовать в преследовании этих бесчестных...

— Ичирибу будут судить бесчестие еще более строго, чем ты, клянусь, — сказал Сейганко. Действительно, он поклялся несколькими клятвами, которые, как Конану было известно, считались очень страшными в Черных Королевствах, и еще несколькими незнакомыми, но звучащими вполне убедительно.

Его помощь в преследовании явно нежелательна. Что остается делать?

— Как Эмвайя?

Сейганко, казалось, с трудом пытался овладеть собой.

— Она в руках своего отца и богов. Было бы проще исцелить ее, если бы Вобеку не бросил ранившего Эмвайю оружия. Детской игрой было бы уничтожить его.

Брошенное оружие Вобеку — это что-то не совсем понятное, хотя от всего этого несет колдовством; так что он, вероятно, ничего не потерял. Он решил не считать Вобеку беспомощной жертвой просто из-за того, что тот безоружен, и стал слушать Сейганко дальше.

— Но сейчас Вобеку бежал, — продолжал Сейганко, — и Эмвайя лежит не страдая, но находясь в большой опасности, несмотря на все искусство отца. Если думаешь, что твои боги имеют власть в этой земле, молись им.

Конан кивнул. Сейганко поднял руку, и один из воинов подал ему копье.

— Клянусь этим оружием, несущим смерть предателям, что я не причиню вреда ни тебе, ни твоей женщине-оруженосцу. Что бы сегодня ни случилось, ты и она можете без вреда покинуть эти земли. Но если Эмвайя умрет, не думай найти друга во мне или в любом, кто следует за мной.

Сейганко повернулся кругом так же легко, как смерч в степях. Отряд зашагал в темноту, которая казалась н два раза гуще теперь, когда золотого огня не стало.

Вобеку несся, будто за спиной его завыл Живой ветер. Он знал, что на острове спрятаться нельзя и женщины и дети охотно присоединятся к погоне, если будет необходимо. Действительно, лишь вообразив, что сделают женщины, если Эмвайя умрет, он чуть не споткнулся.

Вобеку молился, насколько хватало дыхания, о том, чтобы добраться до своего спрятанного каноэ или чтобы воины настигли его раньше, чем женщины. Он уже пересек край обрыва над северным берегом, когда понял, что молитвы его услышаны. Теперь под гору к каноэ.

Более легкое продвижение дало возможность подумать о тишине. Трудно было поверить в то, что кто-нибудь из воинов мог пересечь остров, обогнав Вобеку, чтобы оказаться на берегу, но люди часто погибают от того, но что они не верят. Вобеку держался подальше от тропинок, от склонов с непрочно сидящими камнями и от густых кустов, которые могут выдать своим шорохом.

Очень помогло то, что, когда он уже пробежал полсклона, дождь полил всерьез. Вокруг сверкали молнии так же ярко, как золотой огонь духов, брошенный Добанпу.

Бог Мужской силы, спаси его! И победа и смерть прошли так близко, что ему хотелось выть, как гиена при этой мысли. Если бы Эмвайя не поймала стрелу, Валерия была бы мертва. Из-за нее Добанпу не стал бы говорить с духами, а смерть ее была бы концом для Конана. Если даже они не связаны кровными узами — ясно, что они товарищи, давшие друг другу клятву, и тогда сердце вырвалось бы у этого великана и победа Аондо была бы обеспечена.

Если бы Вобеку не выбросил духового ружья, Добанпу направил бы смерть, терзающую сейчас тело Эмвайи, назад на него! Он бы лежал и умирал как от укуса кобры, зная — если что-нибудь мог бы соображать, — что при его последнем вздохе все племя возрадуется и будет пить пиво, и больше всех Эмвайя!

Он все-таки споткнулся от страха и ярости и чуть было не растянулся во весь рост на скользкой от дождя земле.