Конан надеялся, что король говорил так, только чтобы успокоить сомневающихся, а не рассчитывая всерьез на то, что такая стража сможет защитить хоть огород от ватаги мальчишек. Служить хозяину, у которого нет ни денег, ни мудрости в военном деле, — такое могло кончиться плачевно: например, безымянной могилой в каменистой земле этой забытой богами страны.

— Мы благодарим тебя, Ойжик, — сказал Декиус, — капитан Конан, возвращайтесь в лагерь, будите госпожу Райну и моего заместителя. Мы сворачиваем лагерь и выступаем немедленно.

— Что? Ночью? — В вопросе Ойжика было больше писка, чем слов; скорее можно было подумать, что это не офицер гвардии, а испуганный евнух.

— Мы вполне в форме, Ойжик, — сказал Декиус. — Дорога безопасна: если бы дело обстояло по-другому, вы бы до нас не добрались. Наши противники не ждут такого ночного перехода, так что это самое мудрое решение из всех возможных в этой ситуации.

Для Конана, все время усиленно старавшегося подавить смех, ночной марш представал еще одной приятной стороной: такой переход должен был просто добить этого жирного капитана дворцовой стражи или, по крайней мере, здорово сбить с него спесь.

Киммериец тем не менее не проронил ни слова, а, когда Декиус отдал приказание, поспешил по тропе к лагерю. Лишь когда он увидел впереди огни костров лагеря, то залился таким хохотом, что половина отряда была разбужена еще до команды.

Райна высунула голову из палатки, которую делила с Конаном:

— Конан, если тебе так весело, так хоть поделись, над чем смеешься?

Киммериец лишь покачал головой и засмеялся еще громче. Он решил не оскорблять дворцовую стражу перед их товарищами — людьми Декиуса.

— Старая песня на новый лад, Райна. На сей раз — слухи о том, что приятели графа Сизамбри поджидают нас или, на худой конец, могут поджидать. Нам навстречу вышла дворцовая стража, и Декиус считает, что нужно немедленно двигаться в путь, пока стража не перевела дух и не упала тут замертво.

Голова Райны исчезла в палатке. Все вокруг пришло в движение; Конан не видел ничего, кроме одевающихся и прилаживающих оружие людей.

Первый же взгляд на дворец заставил Конана усомниться в том, стоило ли его вообще охранять.

Он знал немало самых обычных знатных людей, у которых охотничий домик был намного шикарнее этой запущенной развалины. Не только в Туране, но и в не столь богатых странах ни один феодал не поселил бы в такой лачуге даже своих егерей.

Неплотно прикрытые ворота болтались, наружная стена так рассыпалась, что ловкий человек мог без труда добраться до ее верха. Во всех крышах, которые можно было увидеть, зияли дыры. Конан мог поклясться, что под каждой из этих дыр стояла вонючая мутная лужа, не убиравшаяся по крайней мере лет десять.

Разбитая, неровная площадка, обсаженная кустами, должна была изображать строевой плац. Кучка полуразвалившихся сараев, которые хороший хозяин не использовал бы и под свинарники, наверняка была не чем иным, как казармами. Больше дворцовой страже, по разумению Конана, было негде жить, как негде больше было квартироваться и людям Райны.

С тех пор как отряд Декиуса присоединился к ним, Конан наслушался разных историй о королей Пограничья. Некоторые из солдат верили, что дворец так запущен потому, что Элоикас приберегал золото на черный день.

Конан готов был поверить в существование этих кладов, как и во все что угодно, но — с одним условием: увидеть их своими глазами. Пока что он подозревал, что клад был спрятан так удачно, что и сам король Элоикас не мог вспомнить, где находятся сокровища.

Ойжик поспешил во дворец, чтобы сообщить об их прибытии королю. Конан и Райна занялись размещением своих людей и животных. Они старались, чтобы никто не остался в заболоченной низине или в окончательно развалившейся хибаре на крутом склоне холма.