Мысли о пиве поневоле заставили Конана вернуться назад, к сосудам. Киммериец считал, что никакого вреда не будет, если он посмотрит, что там такого позабыли женщины. Ну а если находящаяся в сосудах пища выглядит подозрительно, то, хвала богам, тут, в джунглях, тьма-тьмущая обезьян. Надо только набраться терпения, подождать и посмотреть, пригодна эта пища для еды или нет.

Взгляд Конана бесцельно блуждал по прогалине в тот момент, когда он начал пробираться к корзинам. Длинные руки Конана тихо и бесшумно отодвигали ветки, сучья, листья. Наконец беззвучно, как тень, он выскользнул на прогалину и потянулся к корзинам и сосудам. Замерев на мгновение, он протянул к ним руки. Схватив одной рукой корзину, другой — сосуд, Конан быстро стал отодвигаться назад, под сень деревьев. Его движения в точности повторяли путь, каким он здесь появился. Было впечатление, что гигантский паук движется по нити своей паутины.

Теперь, оказавшись в тени деревьев, невидимый с прогалины, угнездившись на своем прежнем месте, в корнях могучего дерева, Конан сорвал крышку с сосуда. Содержимое пахло вроде как пивом. По крайней мере, это было достаточно похоже на пиво. Более того, когда Конан осторожно сунул в кувшин палец, продукт на ощупь тоже был в точности похож на пиво. Конан вытащил руку из сосуда и лизнул палец…

Именно в этот момент в глаза киммерийца бросились знаки на корзине и на сосуде. Вернее, это был один и тот же знак. Конану он был знаком. Этот знак Рыбоеды ставили на подношения Неизвестному Духу. Племя поклонялось пяти богам, каждый из которых имел собственный знак. А еще имелся шестой знак для всех прочих духов, добрых или злых.

Пиво и еда, состоящая из фруктов и сушеной рыбы, были бы отличным подспорьем к скудному рациону Конана. Какая разница, что они украдены прямо, что называется, из-под носа у бога! Тем более что и бог, судя по всему, неизвестный.

Не будучи любителем жрецов, да и вообще мало веря во всю разведенную вокруг богов ахинею, киммериец сомневался, что богам есть какое-то дело до всех тех глупостей, которые устраивают в их честь люди. Когда он как-то разговаривал с Бэлит о богах, он не кривил душой, заявляя: «У них свои дела, у меня — свои. На тени-то я им не наступаю». Вот и сейчас Конан сомневался, что своей маленькой кражей серьезно ущемил чьи-то интересы.

В мире были мудрые воры и глупые воры. А Конан только потому сейчас бродит по лесам Черного Побережья, что много лет тому назад в Зингаре уяснил себе разницу между теми и другими.

Вот и теперь, сидя под корнем гигантского ствола, Конан решил в очередной раз быть мудрым вором и вернуть подношение туда, откуда взял. Ущемил не ущемил, а на тени наступать не стоит.

Конан было привстал, собираясь снова выбраться на прогалину, когда откуда-то со стороны тропы раздался женский крик. Затем Конан услышал боевые кличи — некоторые бамульские, некоторые на незнакомом ему языке, свирепое ворчание. А затем снова вскрик.

Потянувшись за оружием, Конан выронил подношение. Пусть теперь духи подбирают, если им это нужно. Один-единственный прыжок — и он уже над своим убежищем. Лианы, как змеи, обвились вокруг его ног, но он рывком освободился, по-прежнему без шума и почти не снижая скорости.

В левой руке киммерийца было копье, в правой сиял двуручный меч. Варвар устремился по тропе.

Кубванде и остальные воины, заметив внезапно наступившую вокруг тишину, подняли копья и щиты, оглядывая джунгли, готовые встретить врагов или по крайней мере получить ответ. Любопытство буквально глодало их. Однако честь бамульского воителя заставляла их смотреть только туда, куда им было положено смотреть, а не шарить суетливо глазами окрест, как женщинам.