Возвращаясь назад, Конан подумал, что было бы неплохо загнать противника сюда, в эти непролазные скалы и россыпи камней, но, смотря на вещи реально, мало вероятности, что удастся организовать такую ловушку. Разведчики доложили, что вражеские дозорные выдвинулись вперед. Вполне вероятно, что в этот самый момент за самим Конаном, его сопровождающими и за аквилонской армией уже наблюдали вражеские глаза, прикидывающие и оценивающие их силы.

Скорее всего, подумал Конан, главной задачей станет избежать вражеских ловушек. Кофийские генералы слыли умелыми тактиками. А если и хитрый шакал Амиро тоже здесь? Как ни жаждал Конан встречи с принцем, он не мог не признать, что в этом случае победу можно будет одержать еще большей ценой.

Можно было распрощаться с надеждами на лихой, неожиданный удар в сердце Кофа, набеги на его города и поселки, на то, что удастся застать армию противника врасплох и управиться с ней в череде явно неравных сражений. Видимо, выбить трон из-под Амиро будет куда более трудной, кровавой, но в то же время — скоротечной задачей. Все решится в одной битве двух примерно равных по силе армий на одинаково чужой и неудобной для обеих местности.

Умение рассчитать время и силы, правильный тактический маневр, а кроме того — упорство и ярость — вот что будет залогом успеха в этом сражении. Потери с обеих сторон будут огромными. Проигравшему придется отступать по пересеченной местности, и победитель не отстанет от него, пока не добьет полностью. Поражение в этом сражении будет окончательным и сокрушительным, а победа… победа — тяжкой и едва ли не иллюзорной.

И все же — это был знак судьбы. Наверное, к такой вот эпохальной битве вели Конана боги всю его жизнь. Ему было суждено вести в бой армию сильнейшей в мире империи против практически не уступающей ей по силе армии противника. Судьбы мира решались в этом бою. Славой будет покрыто в веках имя киммерийца — независимо от исхода сражения. Что ж — достойная перспектива для настоящего воина накануне опасного поединка. И все же что-то беспокоило Конана, заставляло хмуриться его лоб, наполняло неясными предчувствиями сердце…

Во-первых, Конан не мог понять, почему армия Амиро оказалась здесь. Надумай принц ударить по Аквилонии неожиданно — худшее направление трудно было придумать. Ведь и дураку ясно, что в только что завоеванной Немедии Конан оставит сильные гарнизоны. Не рассчитывал ли Амиро присоединить к своим поискам отряды коринфийцев и бритунийцев? Сомнительное приобретение, да и вряд ли правители Коринфии пропустили бы войска Кофа через свою территорию с большей охотой, чем аквилонские части. Самым опасным для своей страны Конан считал мягкое подбрюшье Аквилонии по границе с Аргосом. Но чтобы встретить противника здесь? Это казалось бессмысленным, если, конечно, не допустить, что Амиро разработал какой-то дьявольский план, не понятый пока что киммерийцем.

Во-вторых — что станет с Аквилонией после этого сражения? Проигравшая империя станет жертвой жадных до легкой добычи соседей и междоусобицы скорее, чем попадет под удар победителя. Впрочем, ослабевший, потерявший немалую часть своей армии победитель столкнется в ближайшем же будущем с подобными проблемами. Стоило мыслям киммерийца обратиться к Зенобии, Конну, к цветущему и богатеющему государству, королем которого он являлся, как ставки в этом сражении начинали казаться Конану несоразмерно высокими.

Немало беспокоили короля и воспоминания об увиденном в этот же вечер кошмарном сне. В снах заложено много правды, нужно лишь уметь ее увидеть и понять, это киммериец осознал уже давно. Если не поняв, то, по крайней мере, что-то почувствовав, он с момента пробуждения ощущал себя куда менее заносчивым и уверенным, чем раньше, и был готов идти более осторожно.