– И режет ей ногу?

– Она могла порезаться в любое время – наступить на разбитое стекло от входной двери, например.

– Порезаться в виде буквы «Т»? Да и в любом случае это были порезы, нанесенные после смерти.

– Ох, да – я и забыл. Ну, она могла быть убита где-нибудь в другом месте и перенесена сюда раздетой в черном пластиковом мешке.

– Ну, так могло быть, – согласился Слайдер, но только потому, что он всегда старался рассуждать справедливо.

– Спасибо, – улыбнулся Атертон. – Она небольшого роста, – вы же знаете. Мужчина крепкого сложения вполне мог бы перенести ее. Все же в доме смотрели телевизор – ему надо было только дождаться удобного момента и подняться по лестнице. Оставить ее и опять спуститься.

– Тогда ему надо было подъехать на машине.

– А кто наблюдает за машинами? – Атертон пожал плечами. – Такое место, как это – идеальное для вашего предполагаемого убийцы. На обычной улице люди знают машины друг друга, они выглядывают в окна, они по меньшей мере знают, как выглядят их соседи. Но в общем дворе люди приходят и уходят все время – это же проходной двор. И окна всех гостиных выходят на заднюю стену, помните? Так что там легко было остаться незамеченным.

Слайдер покачал головой.

– Я все это знаю. Я только не понимаю, почему кому-то понадобилось влезать во все эти сложности. Нет, все это дурно пахнет, это дело воняет организацией. Убийца заманил ее туда, убил, а потом все следы были уничтожены, чтобы предотвратить ее идентификацию.

– Но зачем надо было резать ее ногу?

– Вот это то, что я больше всего не могу стерпеть! – Слайдер скривил лицо в гримасе.

– Не знаю ничего другого, что бы я так ненавидел, как порезанный палец, – проговорил Атертон с отсутствующим видом.

– А?

– Цитата. Стейнбек, «Гроздья гнева».

В дверь просунул голову дежурный полисмен, заметил Слайдера и доложил:

– Только что по телефону передали результаты, сэр. Я звонил вам по вашему номеру – не знал, что вы здесь. По отпечаткам пальцев ответ отрицательный, сэр. Такие не зарегистрированы.

– Я и не думал, что они могут быть зарегистрированы. – Мрачность Слайдера чуть усилилась.

Лицо полисмена смягчилось – все сотрудники любили Слайдера и сочувствовали ему.

– Я как раз собираюсь заваривать чай, сэр. Не хотите ли чашечку?

Николлс вошел в комнату Слайдера в полдень, держа в руках большой коричневый конверт. Слайдер удивленно посмотрел на него.

– Что-то ты рановато, по-моему, или у меня часы встали?

– Делаю Ферпосу любезность. Он все еще мучается с оттиском зубов, – ответил Николлс. Он и О'Флаэрти были старыми друзьями, вместе заканчивали полицейский колледж. Он звал О'Флаэрти «Напыщенный Ферпос», а О'Флаэрти звал его «Франт Николлс». Иногда оба срывались в давно и хорошо накатанную процедуру обсуждения возможности их совместного пребывания в одном окопе. Николлс был зрелым и красивым шотландским горцем с совершенно потрясающим диапазоном музыкальных талантов. Как-то на благотворительном полицейском концерте он поверг всех ниц исполнением арии «Королева ночи» из «Волшебной флейты» Моцарта, спев ее мощным альтом и взяв верно мучительное для певцов верхнее «до». Не столько школа «бель канто», сколько «кап бельто», как заявил он сам позже.

– Настолько замучился, – продолжал Николлс, выразительно тряхнув конвертом, – что даже забыл передать тебе это.