Дверь открыла женщина, довольно неряшливая с виду, высоко подобранные волосы, фланелевый застиранный халат. Лицо расплывшееся, а может быть, отечное, нездорового землистого цвета…

— Вам кого? — спросила она.

Глаза ее, усталые, в припухших веках, скорее равнодушно, чем неодобрительно, смотрели на меня, и я вдруг постеснялась сказать, что вот ведь как получилось, я здесь жила когда-то, и теперь мне хочется знать, кто живет там, где я родилась, страдала, любила, надеялась, ждала и думала…

Но тут же я мгновенно представила себе, как, должно быть, изумится эта незнакомая женщина, негустые ее брови, наверное, полезут вверх, а бледные, вялые губы тронет снисходительно-безучастная усмешка.

Нет, ни за что, никогда в жизни!

Я вежливо произнесла:

— Простите, очевидно, я ошиблась.

Повернувшись, пошла по лестнице вниз, ожидая, что та, кто живет теперь в этой квартире вместо меня, догонит, чтобы расспросить, кто именно мне нужен. Может быть, просто крикнет вслед:

— В какую квартиру вы шли?

Но она ничего не сказала, ни о чем не спросила, молча хлопнула дверью, и этот стук, безнадежный, гулкий, почти физически осязаемо отозвался в моем сердце.

И я еще раз твердо решила: «Никогда не переступлю больше этого порога…»

Само собой, была бы женщина, открывшая дверь, приветливей, милее, я б выложила ей все, как есть, и то, что я родилась в этих стенах, что здесь жил мой отец, а позднее и муж, и потом отцу предложили другую, более просторную квартиру, потому что нас буквально выживали книги. В Моссовете, по просьбе одного видного деятеля, хорошо знавшего отца, пошли нам навстречу, и мы все трое поселились в большой квартире, но, к сожалению, отцу не пришлось там долго прожить.

Я бы спросила, поют ли по-прежнему двери, сколько мы их тогда ни мазали, они не переставали петь, и прилетают ли голуби на подоконник в кухне, и не срубил ли кто-нибудь старый тополь во дворе…

Теперь, стоя под дождем, глядя на окна, за которыми некогда проходила день за днем моя жизнь, я думала о властной, неодолимой силе прошлого, которому суждено подчас долго жить в душе, и о том, почему нам, людям, не дано предвидеть своего будущего.

Ведь тогда всем жилось бы значительно лучше, легче и можно было бы избегнуть многих роковых, непоправимых ошибок…

Неожиданно свет в одном окне погас. Я словно опомнилась, осознала, что здорово замерзла, вымокла, что уже поздний вечер и надо спешить домой. И я торопливо зашагала к остановке троллейбуса номер пятнадцать.

2

Люблю видеть на улице дворняжку, которая идет рядом с хозяином. Или бежит впереди него, или он ведет ее на поводке.

Одним словом, люблю, когда у беспородных собак имеется хозяин. Тогда у меня появляется такое чувство, будто мне преподнесли хороший подарок.

Тогда я становлюсь оптимисткой, и даже самый серый, бессолнечный, пасмурный день представляется мне радостным, залитым солнцем.

Не знаю, замечал ли кто-нибудь, кроме меня, как смешно встречные собаки осматривают друг друга?

Они очень вглядчивы и видят обычно друг друга еще издалека, где-нибудь даже на противоположной стороне.

Глаза их загораются, они пристально, не отрываясь, глядят одна на другую, серьезно, вдумчиво, изучающе, а когда проходят мимо, еще повернут голову и кинут взгляд вслед.

Правда, бывает и так, что они разражаются лаем, с первого же взгляда невзлюбив друг друга.

Интересно, почему? Какая мысль пришла им в этот момент в голову? О чем они подумали?

Само собой, нам, людям, не узнать. А ведь какие-то мысли и соображения наверняка возникли в их мозгу. Как пить дать, возникли…

Однажды, еще в начале своей работы в редакции ежедневной газеты, я опубликовала интервью с известной укротительницей львов.