– Семечка, у меня беда! – по традиции в прихожей меня встречает Эмилия.

– Что такое? – я перевожу взгляд на ее няню, но та лишь виновато пожимает плечами.

Сестра ждет, пока я разуюсь, берет меня за руку и ведет в столовую, подводит к стулу. Я подчиняюсь и сажусь.

– Я сегодня после обеда собиралась попить компот, – начинает мелкая. Ее нос смешно морщится, когда она напряженно подбирает слова. – Попросила у Ксюши конфет, но она их не нашла.

– Так.

– Я попросила посмотреть в шкафу. Но там тоже не было конфет, – сестра начинает волноваться и спешит высказать наболевшее. – Я попробовала искать сама. Облазила все шкафы и полочки, все вазочки проверила, – нигде ни шоколадки нет, ни пироженки, даже хлопьев нет! Ну, хлопья есть, но полезные! – на ее личике гримаса отвращения. – Кому нужны полезные хлопья? Я хочу сладкие! Во всем доме нет сладкого! Что это за дом такой, Семечка? За что мне это?

Я снова перевожу взгляд на Ксюшу, та разводит руками:

– Ангелина Андреевна выкинула все сладости, сказала, что семья переходит на здоровое питание.

Я вздыхаю: мать снова решила сесть на диету, и как обычно, не подумала о том, нужно ли это всем остальным.

– Знаешь что? – я заговорщицки понижаю голос. – У меня в куртке наверняка завалялся шоколадный батончик.

– Семечка! – систер театрально прижимает ручонки к груди. Она посмотрела пару серий испанского сериала, на которые подсела мать, и теперь без конца копирует жесты актрис. А иногда и дословную речь:

– Ты мой спаситель!

Я выуживаю из куртки шоколадку и вручаю сестре. Потом обращаюсь к няне:

– Матери об этом говорить не обязательно.

Ксюша с готовностью кивает. Ей лет тридцать, но выглядит она как подросток – тоненькая, застенчивая, без следов косметики на симпатичном лице. Подозреваю, что мать остановила свой выбор на ее кандидатуре именно из-за привлекательной внешности, подсознательно надеясь, что отец соблазнится и тем самым притупит ее собственное чувство вины. Но отец кремень. Во всяком случае, я ни разу не замечал, чтобы он смотрел по-особенному на какую-либо женщину. Одно из двух: или его вообще ничего кроме работы и его детей не интересует. Или он прекрасно шифруется. Меня устраивают оба варианта. Каждый имеет право жить так, как ему заблагорассудится.

Я поднимаюсь к себе в комнату и проверяю, нет ли сообщений в крипто-мессенджере. А-11 по-прежнему хранит молчание. Что ж, есть только один способ проверить, что он из себя представляет на самом деле. Тот ли он человек, которому я должен быть благодарен.

А.

Тубис заканчивает очередной урок по скайпу и прощается со своей ученицей, пятнадцатилетней Марией, которая делает неплохие успехи в игре. Будь она лет на десять старше, он бы мог ею увлечься. Она далеко не красавица – лицо невнятное, круглое, веснушчатое, на зубах брекеты, волосы собраны в неизменный конский хвост. Ее, похоже, совсем не заботит собственная внешность, и это необычно для девочки ее возраста.

«Что-то в ее головке есть любопытное», – думает Сан Саныч, закрывая окно скайпа. «Интересно, как бы она себя вела, если бы…» – он запрещает себе продолжать мысль. Подобные размышления ни к чему. Зачем сотрясать воздух, когда ничего не планируешь?

Сознание, как послушный инструмент в руках музыканта, покорно следует указаниям разума. Но в глубине души Сан Саныч понимает, что терпение его на исходе. Поэтому нужно начинать подготовку.