— Друг. Мы други. Вы други. Мирись, мирись, и больше не дерись. Друг. Вась-вась.

— Да чтоб я сдох, этого не может быть, — сказал Кликс.

Троодон ответил, процитировав «Семь слов, которые вы никогда не услышите по телевизору» Джорджа Карлина. Его речь всё ещё было очень трудно понять. Если бы он не разделял слова короткими паузами, понять его вообще было бы невозможно. Непристойности звучали, как хлопки дышащего на ладан глушителя.

— Но как динозавр может говорить? — спросил я. Я спрашивал Кликса, но чёртова рептилия ответила всё равно.

— С большим трудом, — прохрипел троодон, а затем, будто в подтверждение своих слов, выгнул шею и выкашлял комок слизи. Он шлёпнулся на какой-то камень у подножия кипариса. Слизь была пронизана кровавыми прожилками. Усилия, необходимые для произнесения звуков, должно быть, раздирали существу гортань.

В том, что зверюга говорила, было мало смысла, однако же слова, хоть и невнятные, были легко узнаваемы. Я потрясённо покачал головой, а потом осознал, что особенно удивительно даже не то, что динозавр разговаривает, а то, что он разговаривает по-английски.

Теперь, в ретроспективе, я знаю, что это говорил не динозавр. Не совсем динозавр. Он был лишь марионеткой, управляемой засевшим внутри него голубым желе. Мне было достаточно тяжело смириться уже с тем, что какая-то странная слизь залезала мне в голову. Мысль о том, что это вещество было разумным существом мой разум просто отказывался воспринимать, пока Кликс не произнёс её вслух.

— Это не троодон, чёрт. Это та синяя сопля внутри него.

Говорящий динозавр закудахтал по-куриному, потом сказал:

— Да-а-а. Синяя сопля я. Динозавр нет. Динозавр глупый-глупый. Синяя сопля ума палата.

— Похоже, английскому он учился у тебя, — сказал Кликс.

— А? Почему?

— Ну, во-первых, он не подхватил бы от меня словечек типа «вась-вась» и «ума палата». А во-вторых, у него твой снобский верхнеканадский акцент.

Я подумал об этом. Я бы не сказал, что у динозавра вообще был какой-либо акцент, но, с другой стороны, и ямайского акцента, с которым разговаривал Кликс, у него не было тоже.

Прежде, чем я ответил, динозавры выступили вперёд. Они не вели себя угрожающе, но как-то незаметно оказались в вершинах равностороннего треугольника со мной и Кликсом в центре. Кликс кивнул в сторону густого подлеска — переплетения папоротников, красных цветов и саговников. Из путаницы торчал приклад слонового ружья, довольно далеко от нас.

— Довольно сказано мной, — проскрипел динозавр, стоявший теперь так близко, что я ощущал его горячее влажное дыхание на лице и запах его последнего завтрака. — Вы говорить теперь. Кто вы?

Это был какой-то бред — подвергаться допросу лепечущего динозавра. Но я не смог придумать ни одной причины не отвечать на вопрос. Я указал на Кликса и подумал, имеет ли этот жест хоть какое-то значение для животного.

— Это профессор Майлз Джордан, — сказал я, — а моё имя — Брандон Теккерей. — Троодон наклонил голову так, что стал выглядеть, как озадаченный человек. Он, однако, ничего не сказал, так что я продолжил: — Я — куратор отделения палеобиологии в Королевском музее Онтарио. Майлз — куратор отделения динозавров в Королевском Тиллеровском музее палеонтологии, он также преподаёт в Университете Альберты.

Голова рептилии закачалась на конце тонкой шеи.

— Какие-то слова смыка́ют, — сказал он хрипло. — Какие-то нет. — Было слышно, как постукивают друг о друга зубы, когда его челюсти занимали непредусмотренное природой положение.