Изменить размер шрифта - +
 — В мировом суде я таких девиц вижу каждую неделю. Их сажают за мелкое воровство, магазинные кражи и так далее. Они просто не замечают разницы между реальностью и своими фантазиями. И вечно перекладывают вину за свои проступки на кого-то другого: на злую судьбу, на родителей, которые их не понимают, на общество, которое словно ополчилось против них. Но, простите, я, кажется, разболталась.

— Нет, что вы! Это помогает составить о ней представление. Миллисент Майлз, на ваш взгляд, была в юности потенциальной правонарушительницей?

— Терпеть не могу этого слова. Но, пожалуй, да. Разница только в том, что у нее была просто сверхъестественная способность выходить сухой из воды, избегать ответственности за поступки, за которые полагалось бы отвечать.

— Умела свалить вину на других? — спросила Клэр.

— Тут дело сложнее. Она, конечно, была незаурядной личностью — живая, обаятельная, энергичная, настоящий мальчишка в юбке. В школе всегда быта заводилой. Но было в ней и другое: какая-то хитреца, вернее, исключительная способность к самообману, так что, когда она поступала дурно, она могла отстраниться от этого поступка, вообразить, будто его не было вовсе, и так себе это внушить, что порой обманывались и другие.

Миссис Блейн помолчала, пока им подавали первое. Потом она снова погрузилась в воспоминания.

— Отец у нее был совершенно невыносимый субъект. Наверное, она пошла в него. Вечно жил не по средствам. Помню, мои родители об этом говорили, когда он обанкротился. Да, кстати, именно тогда, во время банкротства, она открылась мне с неожиданной стороны. Кажется, мы были в последнем классе. Как-то раз она призналась мне, что на нее покушался один мужчина, мы тогда называли это иначе, однако Милли не поскупилась на подробности. Позже я узнала, что она откровенничала не только со мной, но и с другими девочками, а история от повторения становилась все более грязной. Я тогда была старостой и пылала гражданским негодованием — в общем, кошмарная маленькая ханжа. Я заявила, что она должна рассказать родителям о недостойном поведении этого человека. Она сказала, что боится, — он угрожал ей ужасной местью, если она его выдаст. Тогда, сказала я, придется сообщить об этом директрисе. Милли просила этого не делать, но я отправилась с доносом. К счастью, директриса была женщина разумная. Она тут же вызвала Милли и спросила ее в упор, верно ли то, что я ей рассказала. А Милли, понимаете, и тут вышла сухой из воды. Она созналась, что просто хотела меня разыграть, — это было шуткой и только доказывало, какое у меня испорченное воображение, раз я могла принять такую нелепость всерьез. При этом у нее был настолько прямодушный, антисептически чистый взгляд, что я почувствовала себя набитой дурой — словно у меня и правда грязное воображение! Ее, конечно, пожурили; директриса расценила эту историю как не совсем пристойную шутку со стороны Милли и чрезмерное усердие — с моей.

Клэр спросила:

— Что же, она все выдумала?

— Кто ее знает? Но могла и выдумать — что угодно, только бы поэффектнее подать себя. С другой стороны, — миссис Блейн сделала легкую гримасу, — для своих лет она была вполне зрелой девицей.

— Имени этого человека она не называла? — спросил Найджел.

— Нет. Сказала, что он пришел к ним, когда родителей не было дома. Коммивояжер, ах, нет, вспомнила, агент газеты «Дейли сан»; помните, в двадцатые годы вербовали подписчиков: «Подпишитесь на год, и получите бесплатно сочинения Чарльза Диккенса».

— Внешность его она не описывала?

— По-моему, нет. Хотя, помню, раз она мне сказала, слегка задыхаясь, — и я была потрясена ее эротической многоопытностью: — «Джулия, — сказала она, — бойся мужчин с тонкими губами!»

— Да ну? — не моргнув, произнес Найджел.

Быстрый переход