Просто следить за озвученным ходом мысли невозможно — слишком уж тесно взаимосвязано все в организме. Ведь память — это не просто пассивное хранилище информации, память, по сути, непрерывный процесс, протекающий где-то за пределами сознания. Ведь мы постоянно обращаемся к своему прошлому. И чем эмоциональнее воспоминания, чем мощнее они излучают, тем легче их принять и понять.

Незнакомца звали, да, впрочем, это неважно, ведь его личность столь же неизменна, как и отпечатки пальцев. Кейн привык рассматривать людей в виде неких многомерных, испещренных множеством символов карт. И, право же, имя играло отнюдь не самую важную роль.

Мужчина был профессором английского языка в университете. Сорок два года. Женат. Трое детей. Выплачивает кредит за дом в Олбани. Спокойный, устойчивый характер, впрочем, балагур. Среди коллег пользуется любовью и уважением. Всегда готов прийти друзьям на помощь. Сейчас к его размышлениям о завтрашних лекциях примешивались легкие обертона планов похода в кино и несколько тягостные переживания о том, что, несмотря на все заверения доктора, у него вполне может быть и рак.

Дальше шел список преступлений. Будучи мальчишкой — мучил кошку… давно забытые проявления Эдипова комплекса… потом онанизм… мелкие кражи, во общем, все как обычно. В юности: списывал на экзаменах, потом — смешная неуклюжая попытка… первая ночь с женщиной… тогда помнится, ничего не вышло… уж слишком он волновался… скандал в кафе — когда его с позором выставили оттуда. (Слава богу, что Джим, который все видел, сейчас далеко отсюда — живет в Чикаго) …и еще позднее: непроизвольное расстройство желудка на официальном приеме; женщина в отеле, когда он до безобразия надрался на конференции… и как он смолчал, когда увольняли старину Карвера… не нашел в себе сил возразить декану… и вот сейчас: до чего-же порой надоедает младший — ужасный плакса… и ведь нельзя никому дать понять о чем ты думаешь, сидя в одиночестве на кафедре и читая Розамонда Маршалла… когда тискаешь туго обтянутые свитерами девичьи груди… а эти грязные академические интрижки, незаслуженно присвоенная Симонсону ученая степень — только за то, что юноша удивительно красив… и липкий, постыдный страх в ту ночь, когда он понял, что смерть когда-нибудь подстережет и его…

Ну и что с этого? Профессор достойный человек, добрый и честный, и его внутренний мир должен принадлежать ему самому — только ему и его Ангелу-Хранителю. Лишь немногие из его тайных помыслов воплощались в жизнь. И пусть он спокойно хранит воспоминания в себе.

Кейн оставил его в покое.

Со временем телепатия научила его терпимости. Он привык не ожидать многого от первого встречного. Никто не был безупречен во всех отношениях… ну, разве что, отец Шлиман и еще некоторые… да нет, они тоже были людьми, им тоже были присущи отдельные слабости; вся разница в том, что они лучше других знали мир. Кейн поморщился от сознания собственной вины. Видит бог, он не лучше других. Возможно, даже хуже, но, однако, он не виноват — так уж получилось. Например, если ты испытываешь половое влечение, но не способен сосуществовать с разумом женщины, жизнь превращается в непрерывную пытку; подруг приходилось менять и тут уж ничего не поделаешь, даже если внутри тебя исступленно протестует аскетическое воспитание юности.

— Простите, нет ли у Вас спичек?

— А Лини уже мертва и я до сих пор не могу привыкнуть к мысли о том, что я никогда больше ее не увижу. Я, конечно, приспособлюсь к столь однобокой жизни, но, что делать сейчас, как выдержать пытку одиночеством по ночам…

— Конечно, пожалуйста…

Наверное, это и есть самое страшное: делить с ними печали и быть не в силах помочь, имея возможность лишь дать прикурить.