– Из надежных источников, – проворчал Красин недовольно.

– Вы ручаетесь головой за эти самые источники? – ледяным тоном спросил чекист.

Председатель окрисполкома даже растерялся от подобной постановки вопроса.

– Да, ручаюсь, – после некоторого колебания выдавил он из себя, чувствуя на себе жгучий взгляд Тарасенко.

– Я это запомню, – пообещал чекист и поскакал в голову колонны.

Прямо с поезда Алексей поехал в окротдел ОГПУ. Его проводили к начальнику Трубину Виктору Геннадьевичу, который оказался веселым общительным крепышом, ростом чуть больше полутора метров. Лысый, в очках с толстыми стеклами, он улыбался, открывая отсутствие половины зубов, и тараторил скрипучим голосом, расхваливая Ленинград, хохмил, хлопал Алексея по плечу, заверял, что очень благодарен руководству за помощь, при этом не давал вставить гостю ни слова.

– Мне бы с материалами дела познакомиться по ограблению поезда, – произнес наконец Алексей, когда Трубин отвлекся, чтобы отпить чаю и закурить.

– Конечно, ознакомишься, – пообещал Трубин, – не исключено, что сегодня ты даже встретишься с кем-нибудь из этих бандитов.

– То есть, – не понял Алексей, – кого-то уже поймали?

– Пока нет, но скоро поймают, – заверил Трубин, – пока суд да дело, мы тут собрали отряд и отправили его на поиски бандитов. Уж кого-то они точно возьмут живым.

– А я что же? – растерялся Алексей. – Может, я их еще успею догнать? Я же специально из-за этой банды сюда ехал.

– Догнать вряд ли догонишь, – покачал головой Трубин, – места у нас глухие. Заблудишься. А в провожатые тебе сейчас дать некого. Да и места, куда отправился отряд, кроме руководителей отряда, никто не знает. Оставайся здесь. Поможешь потом с допросами пленных…

– С допросами, – стиснул зубы Алексей, – черт возьми! Я не для этого сюда ехал из Ленинграда.

– Да не расстраивайся ты так, – решил подбодрить его Трубин, – мы тут особый отряд формируем для подавления крестьянских восстаний. Могу назначить тебя командиром.

– Ну, спасибо за доверие, – выдохнул Алексей. – Я это… выйду, прогуляюсь.

– Зайди в спецстоловую, перекуси с дороги, – посоветовал Трубин на прощание.

От здания спецстоловой исходил приятный запах, и Алексей сразу понял, что чертовски голоден. Сглотнув, он вывернул из-за угла и сразу увидел их… С десяток оборванных изможденных детей, напоминавших больше живые скелеты с большими напряженными глазами, стояли у здания столовой со стороны входа и с надеждой провожали входящих и выходящих людей. Чуть поодаль на земле лежал старик, прикрытый лохмотьями. Глаза у него были закрыты, и нельзя было понять, жив он или нет. Такую картину в последнее время Алексей наблюдал не раз даже в Ленинграде. Попервой многие работники властных структур не выдерживали и начинали кормить этих людей. Однако подобное легкомысленное поведение строго каралось. Они снимались с должностей и исчезали из рядов партийной номенклатуры навсегда. В совершенно секретной инструкции ЦК говорилось: «Самое страшное, если вы вдруг почувствуете жалость и потеряете твердость. Вы должны научиться есть, даже когда кругом все будут умирать от голода. Иначе некому будет вернуть урожай стране. Не поддавайтесь чувствам и думайте только о себе».