Изменить размер шрифта - +
У них были массивные головы и очень короткие, очень гибкие и красные, как губы, клювы; и выражение их глаз походило на человеческое. Подняв голову, одна из них произнесла членораздельные звуки; с тревогой Тарг взял тогда руку Арвы в свою и спросил:

– Ты поняла? Земля неспокойна.

Хотя уже очень давно не случалось, чтобы от землетрясения погиб какой-нибудь оазис, и к тому же самая сила этих землетрясений сильно убыла с той страшной поры, когда они подломили всемогущество человека, тем не менее Арва ощутила ту же тревогу, какую почувствовал ее брат. Но ей пришла в голову одна несбыточная мысль, и она сказала:

– А как знать, может, землетрясения, причинившие столько бедствий нашим братьям, окажутся благоприятными для нас?

– Каким образом? – снисходительно спросил ее Тарг.

– Выгнав наружу часть вод.

Он часто об этом думал, не высказывая никому своих мыслей, потому что подобная идея казалась глупой и даже почти оскорбительной для разгромленного человечества, все бедствия которого вызваны были земными колебаниями.

– Так ты тоже об этом думаешь? – воскликнул он с некоторого рода восторгом. – Только никому об этом не говори! Ты обидишь их до глубины души.

– Я могла сказать это только тебе.

Со всех сторон поднимались стаи белых птиц; те, которые приблизились к Таргу и Арве, топтались от нетерпения. Молодой человек разговаривал с ними, употребляя особенные обороты речи. По мере того, как развивался их ум, птицы научились говорить, но языком, допускавшим лишь определенные выражения и образные фразы.

Их понятия о будущем оставались смутными и узкими, как инстинктивное предчувствие. С тех пор, как человек перестал употреблять их в пищу, они жили счастливо и были не в состоянии представить себе собственную смерть, а тем более гибель всей их породы.

В оазисе их воспитывалось около тысячи двухсот. Присутствие их придавало жизни особенную прелесть и было очень полезно. Человек не мог вернуть себе утраченный за время своего всемогущества инстинкт, между тем настоящие условия среды ставили его лицом к лицу с такими явлениями, которых никак не могли предусмотреть даже те самые чувствительные аппараты, которые он унаследовал от своих предков; но их предугадывали птицы. И если бы они, этот последний остаток животного царства, исчезли, то человечество обуяло бы еще большее отчаяние.

– Опасность далека! – прошептал Тарг.

Слух разнесся по всему оазису. Люди сгруппировались у околиц селений и полей. Какой-то коренастый человек, мощный череп которого словно держался прямо на туловище, показался у подножия большого планетника. Он широко раскрыл большие грустные глаза, выделявшиеся на бронзовом лице, короткие руки мужчины кончались плоскими квадратными кистями.

– Мы увидим конец Земли! – проговорил он. – Мы будем последним поколением человечества.

Позади него раздался хриплый смех, и показался, в сопровождении своего правнука и женщины с миндалевидными глазами и бронзового цвета волосами, столетний Дан. Женщина шла легкой, как у птицы, походкой.

– Нет, мы не увидим этого конца! – возразила она. – Исчезновение человечества будет медленным… Вода будет убывать до тех пор, пока не останется лишь несколько семей, сгруппировавшихся вокруг одного колодца. Но это будет еще ужаснее.

– Мы увидим конец Земли! – стоял на своем коренастый человек.

– Тем лучше! – заметил правнук Дана. – Пусть тогда Земля сегодня же высосет последние источники воды!

От его очень узкого и неправильного лица веяло безграничной печалью. Он сам дивился, как до сих пор не прекратил своего собственного существования.

– А кто его знает, может быть, есть еще какая-нибудь надежда! – пробормотал прадед.

Сердце Тарга забилось. Он повернул к старцу свои глаза, в которых блеснула юность, и воскликнул:

– О, отец!

Но лицо старика уже замерло.

Быстрый переход