Ни малейших угрызений совести. Напротив, неизведанный душевный покой. Как если бы он выполнил дело бесконечно трудное, но необходимое. Выключив свет, он бесшумно запер дверь и вышел из дому, не встретив на своем пути ни души.

Когда Шаван явился домой, Людовик уже ушел.

— Мсье Людовик ждал вас до одиннадцати, — сообщила ему сиделка. — Он оставил вам записку.

«Извини, что я тебя не дождался, — прочел Шаван, — но я забыл дома папаверин. Зайду завтра утром. Не беспокойся. Все нормально».

Шаван прошел в спальню. Люсьена лежала тут как неодушевленный предмет. Он остановился в ногах у кровати. «Лейла умерла», — чуть слышно сказал он, словно она могла его услышать и порадоваться. Облокотившись на медную трубку кровати, он замечтался. Долгая погоня наконец закончилась. Отныне ему не светит ничего, кроме этого немого тет-а-тет, более содержательного, нежели любой диалог. Вконец изнеможенный, Шаван был уже не в силах сделать и шагу, чтобы пойти и лечь спать. Он смотрел на Люсьену. Он больше никогда не устанет смотреть на нее. Голова его закачалась, и он отдал себе отчет в том, что теряет сознание. Едва успев опуститься в кресло, он уже спал.

На следующее утро его разбудил Людовик.

В каком-то оцепенении Шаван снова включился в рутину повседневной жизни. Метро, «Мистраль», суета на работе. Все поплыло одно за другим, и он утратил ощущение времени. Ему больше не хотелось всматриваться в прошлое Люсьены. Достаточно и того, что она здесь. В какой-то момент он, конечно, интересовался тем, что газеты прозвали «делом Луазлер», но так, как будто речь шла о чем-то не имевшем к нему никакого отношения. Полиция, поднятая на ноги звонком двоюродной сестры, обнаружила труп Доминик, но не знала, по какому следу идти. Было начато следствие, допрашивали подозреваемых. Но о ее обширных связях с мужчинами ничего не было известно, да и усердие полицейских оставляло желать лучшего. Одна вечерняя газета опубликовала довольно пространную статью — Шаван пробежал ее в Ницце, — где высказывалось такое предположение: преступление совершено случайным клиентом жертвы, возможно с целью ограбления, поскольку ее сумочку распотрошили. Поиски убийцы, несомненно, дело затяжное.

Шаван не чувствовал никакой угрозы. Разумеется, его, наряду с прочими мужчинами, видели в обществе Доминик, но в таких местах, где не принято лезть в чужие дела. К тому же никто не знал его имени. Да и какое значение это имело! Он уже не испытывал ни гнева, ни ревности — никакого сильного чувства. Он, в свою очередь, как бы впал в кому, которая притупляла его мысли, смягчала воспоминания. Он больше не задавался вопросом: «А что теперь?», а жил по инерции, довольный, когда уезжал, и более того — счастливый по возвращении. Он и слушать не желал, что Люсьена обречена. Важно было иметь ее в своем распоряжении, воспользоваться неизменностью присутствия этого тела, возможно и без души, но зато оно больше не могло от него ускользнуть. Сразу по прибытии в Ниццу он звонил Людовику.

— Что ты хочешь от меня услышать? — теряя терпение, отвечал тот. — Все по-прежнему. Пора бы тебе привыкнуть.

Сойдя с поезда в Париже, он торопился скорее попасть домой.

— Ну как она провела эти два дня?

Людовик и медсестра переглядывались.