Он выпил чай залпом. Ходзитя не имел никакого вкуса после пойла с маслом и солью. Он пошел налить себе еще – София не прикоснулась к своей чашке. Зайдя за стойку, взглянул на нее еще раз. Она сидела на диване спиной к нему. Черные гладкие волосы струились, как японские чернила. Сколько раз он тайком восхищался ею…

Он встряхнулся, отгоняя умиление. Только не поддаваться! Она здесь, чтобы заманить его в ловушку. Другого объяснения нет.

– Мне правда очень жаль насчет твоего отца… – сказал он, подходя, – но зачем тебе понадобилось сообщать мне об этом лично? – Он не удержался от небольшой подколки. – Это что-нибудь меняет в нашем разводе? Нужно подписать какие-то бумаги?

– Не будь таким идиотом. Я пришла из-за похорон. Хочу, чтобы ты поехал с нами.

– С нами?

– Со мной и с детьми.

В разгар развода такая просьба не лезла ни в какие ворота.

– Не понимаю… – выдохнул он. – Вот уже несколько лет мы друг друга в клочья рвем, твоя мать и сестры мечтали бы увидеть меня в тюрьме или в психушке. Что до остального твоего семейства, они…

– Ты едешь или нет?

Он отпил маленький глоток.

– Конечно.

На Сальво была уже не желтая майка, а футболка с изображением Стива Джобса, представленного в форме знаменитого портрета Че. Они устроились в лобби и прошлись по каждому пункту путешествия. Вылетят они вечером и приземлятся ночью недалеко от Кабве, в пятидесяти километрах от Анкоро.

– А почему не сразу в Анкоро?

– Нельзя.

– Почему?

– Нельзя.

Эрван не стал настаивать. Кстати, отец тоже говорил, что там нет взлетной полосы. Оттуда внедорожник довезет их до Анкоро, где они сядут на одну из барж, ходящих по Луалабе.

– Сколько времени нужно, чтобы добраться до Лонтано?

– Представления не имею.

Видя недоумение Эрвана, чернокожий разразился своим неподражаемым смехом:

– Там ничего нельзя сказать точно. У тебя бабки с собой?

– Нужно заплатить сейчас?

– Половину вперед, братишка.

Эрван был продуктом современного общества: в бумажнике никогда не должно быть больше двухсот евро наличности. А теперь он разгуливал в так называемом поясе контрабандиста, где лежало десять тысяч евро, из которых две трети в долларах. С утра пораньше в центральном банке Лубумбаши он поменял несколько пачек на конголезские франки – для небольших впрыскиваний.

Он отправился в туалет и вернулся с тысячей долларов.

– Ступай еще пописай, братишка. Половина от трех тысяч будет тысяча пятьсот.

– Это только за Анкоро.

Сальво улыбнулся, убрал деньги и повел его в последний обход администрации. Им нигде не пришлось ждать, и все разговоры – что на французском, что на суахили – сводились к минимуму. От Эрвана требовалось только одно: опять лезть за своими банкнотами, что баньямуленге называл «маленькими стимулами». Несколько печатей, подпись – и по коням!

Чтобы спасти подобную ситуацию, требовался ювелир, виртуоз, а Эрван в данной области пребывал на стадии девственника. Он принялся представлять себе длинное послание, написанное во время плавания по Луалабе, что будет не лишено определенного шика, но потом отказался от затеи, сказав себе, что София должна оставаться тем, чем была всегда, – недосягаемой мадонной.

Сальво съехал с главной дороги (он сидел за рулем «тойоты-лендкрузер», необъяснимо новенькой и сверкающей). Строения стали более редкими, в садах виднелись красные крыши вилл, деревья вдоль дороги были подстрижены. По всей видимости, правительственный квартал.