— Интересные жуки, — рассеянно заметил Док.

— А почему они, когда ползают, задирают задницы?

Док скатал шерстяные носки и сунул их в резиновые сапоги, затем вынул из кармана сухие и пару легких мокасинов.

— Не знаю, — ответил он. — Я совсем недавно их обнаружил. Обыкновенные жуки и делают самое обыкновенное дело — задирают брюшко. А вот почему — ни в одной ученой книжке не сказано, да и вообще не сказано, что они задирают брюшко.

Элен перевернул на спину одного жука носком кеда, и черный блестящий жук отчаянно задергал лапками, силясь перекувырнуться.

— А вы думаете, почему?

— Думаю, это они молятся.

— Что? — поперхнулся от удивления Элен.

— Замечательно не то, что они задирают брюшко, поистине замечательно другое — то, что нам это кажется замечательным. Мы привыкли судить обо всем по себе. Когда мы сами делаем что-то странное и непонятное, то в большинстве случаев мы молимся, возможно, и они молятся.

— Давайте уйдем отсюда поскорее к черту, — сказал Элен.

Мак нарисовал мелом на полу пять прямоугольников — каждый семь футов в длину, четыре в ширину — и в каждом написал имя. Получилось как бы пять постелей. Обитатель Королевской ночлежки, находясь в своем четырехугольнике, обладал неотъемлемым правом собственности на него. И мог пойти войной на захватчика, простершего руку на чужое имущество. Остальная комната была совместным достоянием. Так было в самом начале. У себя в доме Мак с ребятами сидели прямо на полу, играли в карты па корточках, спали на голых досках. И если бы не капризы погоды, так бы они и жили по сей день. Причиной перемены были небывалые для этих мест ливни, длившиеся месяц. Загнанным под крышу парням в конце концов надоело корячиться на полу. Глазам невтерпеж стало созерцать весь день голые доски. Но самый дом, оказавшийся надежным убежищем в ненастье, очень им полюбился. Главная его прелесть заключалась в том, что в его стенах никогда не звучали проклятия домовладельца. Ли Чонг близко не подходил к Королевской ночлежке. И вот как-то вечером Хьюги принес походную армейскую раскладушку с порванной парусиной. Два часа зашивал он прореху рыболовной лесой. В тот вечер обитатели ночлежки, лежа в своих четырехугольниках, ошеломленно смотрели, как Хьюги ловко укладывался на свое новое ложе, и с завистью слушали, как он вздыхал от избытка чувств и комфорта; в ту ночь он заснул первый, оповестив об этом соседей здоровым храпом.

На другой день Мак, отдуваясь, притащил по идущей в гору тропе пружинный матрац без обивки, который нашел на свалке. И тут ребят как прорвало. Один перед другим украшали они Королевскую ночлежку, так что, пожалуй, даже немного переборщили. Пол теперь устилали полысевшие ковры, появилось несколько стульев с сиденьями и без оных. Маку принадлежал плетеный шезлонг, выкрашенный им в красный цвет. Еще было два или три стола и напольные часы без механизма и циферблата. Побелили стены, и как будто сразу прибавилось света и воздуха. На стенах появились картины, по большей части листы календарей, изображавших умопомрачительных красавиц с бутылкой кока-колы в руке. Анри подарил две картины периода петушиных перьев. В одном углу красовался букет позолоченных камышей, а рядом с часами было прибито опахало из павлиньих перьев.

Очень долго искали плиту; наконец нашли, что хотели — монстра в серебряных завитушках с духовкой, увитой цветочными гирляндами, и передней стенкой в никелированных тюльпанах. Но пока стали ее счастливыми обладателями, сильно намучались. Такую громадину не украдешь, а хозяин наотрез отказался с ней расстаться; Мак стал просить ее для больной вдовы с восемью детьми, которую с ходу выдумал, представив себя ее опекуном. Хозяин назначил цену — полтора доллара. Убили три дня, чтобы сбавить цену до восьмидесяти центов.