По преданию, накануне решительной битвы с основным претендентом на римскую корону Максенцием будущий император Константин сподобился чудесного видения. Он увидел в небе крест и надпись под ним «Hoc vince» — «Сим победиши». «Сим», то есть крестом и христианством. Константин и в самом деле одержал тогда над Максенцием победу, стал единодержавным властелином Римской империи и уверовал в Христа. На шлеме императора и щитах его воинов появилась монограмма ХР, а в память о видении был изготовлен «лабарум» — воинское знамя из белого шелка с вышитой надписью «Hoc vince». По утверждению главного летописца императорских деяний, христианского историка Евсевия, «лабарум» творил чудеса, его появление на поле боя ломало ход сражения в пользу войск Константина, знаменосца же явно охраняла неведомая сила.

Обратить старый Рим с языческим сенатом и офицерством в новую веру почти не было шансов, и император Константин выстроил себе новый Рим, основал резиденцию на северном берегу Мраморного моря, у входа в Босфор, там, где находился древний греческий город Византии. Византии располагался в живописном и географически выгодном месте — это был самый центр империи, место встречи севера и юга, запада и востока, Европы и Азии, сюда легко было добраться как сухопутным, так и морским путем. Высокие холмы, глубокие проливы делали город практически неуязвимым. Провинциальный Византии на глазах превращался в сверкающую столицу — был расширен старый акведук, заложена гавань; драгоценности для украшения нового центра везли со всех концов империи — из Греции, Персии, Италии, Африки. Колонны, статуи, театры, портики, храмы вырастали, как в сказке… Седмихолмый, или Царьград, был отстроен в немыслимые сроки: его торжественно заложили в 324 году, а уже в 330-м здесь высился роскошный императорский дворец, раскинулся громадный ипподром на 50 тысяч мест, стояли сенат и форум. «О город, город, глава всех городов! О город, город, центр четырех стран света! О город, город, гордость христиан и гибель варваров! О город, город, второй рай, на западе насажденный, заключающий в себе всевозможные растения, сгибающиеся от тяжести плодов духовных!» Так воспевал Константинополь византийский историк Дука.

Империя цвела и увядала, ее сотрясали политические и религиозные смуты, пытались сокрушить крестоносцы, а Царь-град всё стоял. Имя Константина стало династическим, связав поколения, скрепив разрозненные листы летописи Византии. Менялись нравы, моды, взгляды, появлялись и исчезали новые страны, а Константин сменял Константина, второй, третий, шестой, девятый, одиннадцатый… Константа, твердость и постоянство. Пока в мае 1453 года бронзовые пушки хана Мехмеда не начали пробивать дыры в вековых царьградских стенах.

Не спасли ни всеобщая жаркая молитва в переполненном народом храме Святой Софии, ни внезапно подоспевшая помощь отважного генуэзца Джованни Джустиниани, на двух кораблях прибывшего под стены Константинополя, ни отчаянное мужество защитников города и их предводителя, Константина Палеолога, лично сражавшегося на поле брани. В ночь с 28 на 29 мая войска Мехмеда ворвались в город. Император погиб в уличном бою, пав неузнанным, остатки его войска добили за три дня, женщин, детей и стариков продали в рабство, город разграбили. Турецкие солдаты крошили статуи, плавили драгоценности, чтобы удобнее было делить добычу, срывали серебро и золото с евангелий, иконами разжигали костры, на которых варили пищу. Не тронули только здания церквей; Мехмед велел сохранять их, чтобы затем превратить в мечети. «О город, город, глава всех городов!.. Где красота твоя, рай? Где благодетельная сила духа и плоти твоих духовных харит? Где тела апостолов Господа моего? Где останки святых, где останки мучеников? Где прах великого Константина и других императоров?»

И хотя участь ослабевшей к XV веку Византии и прежде была очевидна (турки давно уже отнимали у нее территорию за территорией), при виде гибели великого города Европа испытала ужас.