Ринувшись за Шат Сутой, Ивар и трое его соратников плотным клином рассекли толпу. Среди бойцов Ханг Аррха здесь не было солдат, только благородные первого помета, и дрались они отчаянно, стараясь пробиться к стене с зиявшими в ней тоннелями. Похоже, то была особая команда, которую вел рослый арх с чудовищными шпорами на средних лапах. Завидев его, капитан издал гневный вопль и в знак вызова швырнул на землю палицу и топор. Вражеский вождь тоже бросил секиру, ударил шпорами о доспех и прошипел что-то непотребное. Они сошлись в кольце своих бойцов, на опустевшем пятачке, но схватка была недолгой: неведомо как в лапе Суты появился острый штырь, и капитан всадил его врагу в щель забрала. Потом подхватил свое оружие и рявкнул:

– В топоры! Сбросить с карниза трупоедов!

– Ррху! – ответили гвардейцы, оттесняя врагов к провалу. – Ррху! Ррр-хуу!

Опять загремело, залязгало железо, вниз снова посыпались живые и мертвые. Треть синей роты уже легла бездыханно, и со стены стали спускаться на помощь желтые – не все, ибо охрану тоннелей никто не отменял, но в достаточном количестве. Из щелей и нор, выходивших на карниз, полезли их обитатели, кто с ножом, кто с топором или дубиной; исход битвы был ясен, и теперь каждый хотел помочь героям-гвардейцам, а заодно разжиться мясом и прочими трофеями. У входа в «Обломанные усы» Кьюк с помощниками добивал какого-то солдата – шестипометные его держали, а Кьюк деловито тыкал вертелом. Другие архи копались в грудах трупов, тоже добивали раненых, оттаскивали убитых к стене, срывали шлемы и кольчуги; все было ценностью, и оружие воинов, и сами их тела.

Обозрев остатки своей гвардии, капитан Шат Сута проскрипел:

– Кто еще хочет рубить и колоть, может развлечься. Кто хочет свежего мяса, тот его получит. На нижние карнизы, хата шис! Бей трупоедов!

Хата шис – те, кто служат, – было еще одним названием благородной касты, даже еще более почетным, чем туа па. Такое от капитана-сквернослова в синей роте слышали редко, чаще он поминал тухлое мясо, помойных червей, птичье дерьмо и безусых выползков.

Вдохновленные гвардейцы перебрались за край карниза и потекли к нижней террасе. Она была во всю длину завалена телами в искореженных доспехах, и никто не шевелился в этом хаосе битого железа, переломанных лап, треснувших панцирей и застрявших в шлемах и кольчугах секир и тесаков. Не останавливаясь, цепь синих и желтых поползла дальше, к первому ярусу, где еще кипела схватка; там городская стража и ополченцы сражались с солдатами Ханг Аррха, а неподалеку темным пятном среди белых снегов виднелся обоз. Неплохая добыча, даже если все припасы были по дороге съедены.

Оттеснив ополченцев, гвардия ударила по остаткам вражеского воинства. Свежего мяса хватало, и потому пленных не брали, рубили всех, кто не успел сбежать. Было таких немного, и ждали их скитания в бескрайней степи и неминуемая смерть: долгая – от голода или быстрая – в клыках хищников.

Когда вышли к обозу, к телегам и лежавшим в снегу шошотам, солнце уже поднялось в зенит. Невидимый диск светила пятном маячил за облаками, снег таял, и над равниной стояла туманная мгла. За гвардейцами тащились толпы горожан и ополченцев, архи второго и третьего пометов со своими работниками и слугами – они, похоже, считали обоз законной добычей, наградой за доблесть в схватке с врагом. Но у капитана было на сей счет иное мнение. Он стукнул обухом топора по колесу ближайшей телеги и проревел:

– Собственность Великой Матери! Назад, черви помойные! На карнизах полно мяса! Сдирайте панцири и жрите, а то, что здесь, не про вас!

С ворчанием и недовольным скрежетом толпа откатилась.