«У меня тоже "Вольво"», – думает он, отпуская собственные бёдра, затем выпрямляется и нетвёрдым шагом двигается дальше. За разделительной полосой что то проносится перед ним – машина, разумеется, это машина, которая чуть не задевает его. Сквозь тонкую рубашку Ханнес чувствует воздушную волну. Водитель грузовика сигналит. Не удовлетворившись этим, он опускает стекло, высовывается из кабины и орёт. Слов не разобрать. Ханнес плетётся дальше, спотыкается о бордюр, чудом удерживается на ногах, добирается до скамейки и валится на неё.
Сострадание. И ещё одно волшебное слово, по значению родственное состраданию: солидарность.
Когда выступаешь, важно сохранять зрительный контакт с аудиторией, адресовать свои слова каждому из слушателей. Это придаёт речи некую интимность. Возникает впечатление, что общаешься не со всеми людьми сразу, а с каждым в отдельности. Объект обращения можно менять, но лучше не делать это слишком часто.
Я часто слышу, что истинная солидарность ощущается только по отношению к определённой группе людей.
Ханнес не любит использовать возвратные глаголы, это проскользнуло случайно. Стилистическая неточность. Он делает паузу и заглядывает слушателю в лицо. Глаза из под меховой шапки смотрят испуганно. Детские черты. Ребёнок отступает на шаг. Кто то осторожно трогает Ханнеса за плечо.
– Вы в порядке? Может, вызвать скорую?
Ханнес поднимает руку. Этим жестом он хочет показать публике, что пауза была намеренной, что он не утерял нить повествования.
– Меня… заберут.
– Вы уверены?
– Надо передохнуть.
Мать с ребёнком уходят своей дорогой. Удаляясь, они оглядываются. Женщина достаёт из сумочки телефон, но тут же убирает обратно.
Ханнес смотрит им вслед. Пауза затягивается, пора продолжить выступление. Кажется, только что было холодно? Теперь нет. Ему хочется остаться здесь. Он должен говорить дальше, презентовать проект «Сострадание», финансируемый фондом, который носит его имя. И ловит новый взгляд из аудитории.
– Чем ограничена солидарность? – спрашивает Ханнес белку в зимней шубке. – Семьёй? Ближним кругом? Заканчивается ли она там, где проходит государственная граница? Касается ли истинная солидарность только тех, кто похож на нас, тех, с кем мы себя отождествляем? Заканчивается ли она там, где начинается море? Нам ли, финнам, не знать из истории, что водоёмы не разделяют, а, напротив, связывают тех, кто живёт вдали друг от друга?
Белка склоняет голову, и Ханнес непроизвольно копирует это движение.
– Не достаточно ли для зарождения сострадания малейшего объединяющего фактора? Все мы – люди, несмотря на национальность, цвет кожи, возраст и пол. Ты и я, мы ведь с тобой похожи, – говорит он и заглядывает в беличьи тёмные глаза.
Белка вздрагивает, спрыгивает на снег и скачет к покрытой инеем берёзе.
Провожая её взглядом, Ханнес видит узкую тропку, которая проходит мимо дерева. Он поднимается и идёт вслед за белкой. Минует розовый куст, который под слоем снега напоминает кочан цветной капусты.
Ханнесу больше не холодно – напротив, тепло, приятно. Он обожает субэкваториальный климат. Влюбился в него с тех самых пор, как побывал здесь впервые. И, уезжая, всякий раз мечтает вернуться обратно.
Маленькая обезьянка, за которой он устремился, сидит на ветке акации и с любопытством смотрит на него. Ханнес усаживается под кустарником.
Это его дом, здесь душа отдыхает. Синее небо, кучевые облака, родившиеся над южной Атлантикой и теперь медленно плывущие над саванной. Бескрайняя равнина, акации там и сям. Вот было бы здорово увидеть антилопу, которая прогуливается в их тени!
Ханнес глядит на небо. Солнце, которое ещё минуту назад подрагивало в холодной дымке, теперь обрело ясные очертания и стало жёлто оранжевым. Его свет ослепляет. |