– Восьмая! Аврора! – Стоило креслу замереть, как в шлем ворвался недовольный голос диспетчера: – Ты там что? Штраф захотел?

Подобное обращение меня не удивило и, тем более не напугало – покажите мне вселенную, где диспетчера вежливы, и я немедленно перемещусь туда, мечтая провести в подобном мире остаток своих дней.

– Не ори, – буркнул я, пытаясь разобраться в органах управления корабля: – Взлетаю уже. Давай добро.

– Добро, тебе? – Голос диспетчера был полон возмущения: – Да таких как ты убивать надо! В детстве!

– Станция Корэгор, – кладу руки на рычаги и, максимально нейтральным тоном, игнорируя его эмоции, обращаюсь к диспетчеру: – Здесь Аврора. Площадка восемь. Прошу разрешения немедленно покинуть посадочную палубу.

Говорю ровно и отчётливо – все переговоры пишутся, так было и в прошлых вселенных, так, скорее всего и здесь, а потому, если он мне не даст взлететь, то вот, пожалуйста, налицо задержка пилота, приведшая оного к выплате штрафа. Слова сами собой складываются в лишённые души казённые строки, но прежде чем я успеваю додумать фразу до конца, диспетчер сдаётся.

– Аврора, площадка восемь, – торопливо бормочет он, понимая, что время работает не на него: – Отход разрешаю. Начинаю разблокировку корабля.

Под моими ногами что то щёлкает, и Аврора вздрагивает как конь почуявший ослабление узды.

– Начинаю подъём, – продолжает диспетчер, его голос исчезает, заменяясь приятным женским: – Уважаемые господа! Мы будем ждать вашего возвращения! Наш Каэгор сохранит ваш образ в своём сердце! Счастливого полёта и…

Не слушаю её болтовню.

К чему?

Обычное напутствие, записанное на плёнку, или кристалл – неинформативное и безликое. Мне гораздо более интересно наблюдать как проваливаясь вниз отдаляется платформа, отталкивая меня от себя посадочным лучом. Или силовым? Да, какая, собственно разница? Если они им же и сажают, то – я припоминаю свои ошибки при прохождении узостей шлюзов родной вселенной, то да, мне здесь нравится. А как обзаведусь чем то повнушительнее, понравится ещё больше.

– Блин! – Хлопаю себя по лбу, попадая по стеклу шлема и склоняюсь над пультом.

Шасси! Я же не убрал их!

Представать перед местными, опростоволосившись точно так же, как и в свой первый, самый первый вылет мне не хочется.

Здесь мне следует остановиться и прервать повествование коротким описанием кабины, сделать которое я позабыл, увлёкшись взлётом со Станции.

Итак – кабина. Она же рубка, Центральный Пост и прочие, не менее громкие эпитеты места, где сосредоточено управление кораблём.

Увы, но ни один из перечисленных выше терминов применить к Авроре было решительно невозможно. Ну, посудите сами!

Кресло, в котором помещалась тушка вашего покорного слуги, размещалось посреди небольшого прозрачного кубика столь небольших размеров, что будь у меня желание, то я мог бы вытянутыми руками коснуться противоположных стен и потолка. За спинкой кресла, оставляя этой, с позволения сказать рубке, всего пару шагов свободного места, разместилась переборка с люком. Заглянув внутрь можно было увидеть неширокую койку – сидеть на которой было бы проблематично – потолок высотой не отличался. Личное пространство пилота более всего походило на отсек капсульного отеля – таких было много в азиатских секторах моей родной вселенной. Пенал, гроб – берите любой термин, и он, более чем наглядно, опишет вам увиденное мной.

Впрочем, жаловаться мне не следовало. Мой первый кораблик, тот самый Сайдвиндер, или Напарник, на котором я забыл убрать шасси при первом самостоятельном взлёте, не имел и близко чего либо подобного. А тут – койка! С пусть и тощим, но одеялом и даже! С подушкой!

Забегая вперёд должен сказать, что там же, в этой, пардон, каюте, был и сортир, размещённый в изголовье койки.