По левую руку расстилался залив — словно головокружительно огромный, бесконечный каменный пол.

Компания собиралась пристать к Кастшеру — длинному и пустынному, с тонким перешейком маленькому островку в шхерах. С южной его стороны зеленел залив, где можно было бросить якорь, искупаться, поджарить что-нибудь на ужин и заночевать.

— Спущусь, посплю немного, — сказала Виола зевая.

— Иди, — улыбнулась Пенелопа.

Виола ушла вниз, в каюту. Пенелопа, внимательно глядя вперед, сбросила скорость; на подходе к Кастшеру она не отрывала взгляд от электронного буйка, предупреждавшего о подводных мелях. Яхта быстро приближалась к мелководью, до него оставалось метров сорок.

В рулевую рубку вошел Бьёрн. Он поцеловал Пенелопу в шею и спросил:

— Я начну накрывать?

— Виоле нужно бы вздремнуть часок.

— Ты сейчас говоришь как твоя мать, — мягко заметил он. — Она уже звонила?

— Да.

— Чтобы проверить, с нами ли Виола?

— Да.

— Поругались?

Пенелопа покачала головой.

— Что с тобой? Плохое настроение?

— Нет. Это из-за того, что мама…

— Что мама?

Пенелопа с улыбкой вытерла слезы и призналась:

— Она не хочет, чтобы я приходила к ней на Мидсоммар.

Бьёрн обнял ее.

— Наплюй!

— Да я и наплевала.

Медленно-медленно Пенелопа вела яхту по заливу. Глухо грохотал мотор. Судно шло так близко к берегу, что Пенелопа чувствовала запах травы и деревьев.

Девушка бросила якорь, и яхта медленно подплыла к скалистому берегу. Бьёрн, взяв конец каната, спрыгнул на крутой склон и обмотал его вокруг ствола дерева.

Земля была покрыта мохом. Бьёрн посмотрел на Пенелопу. Заслышав скрежет якорной цепи, какие-то птицы шумно завозились в кронах деревьев.

Пенелопа натянула спортивные штаны, надела белые кроссовки и, опираясь на руку Бьёрна, спрыгнула на землю. Бьёрн обнял ее.

— Пойдем смотреть остров?

— Кажется, ты собирался меня в чем-то убедить… — протянула Пенелопа.

— В преимуществах всеобщего права на доступ к природным угодьям.

Она с улыбкой кивнула. Бьёрн отвел волосы с ее лица, скользнул пальцем по выступающим скулам и густым широким бровям.

— Ну почему ты такая красивая?

Он легонько поцеловал ее в губы и потянул за собой в лесок.

Посреди острова отыскалась полянка — вся в кочках, поросших высокой травой. Над цветами летали бабочки и шмели. Солнце пекло вовсю, между деревьями на северной стороне острова поблескивала вода. Пенелопа с Бьёрном постояли, раздумывая, оставаться здесь или идти дальше, улыбнулись друг другу; потом оба посерьезнели.

— А вдруг кто-нибудь сюда забредет? — спросила Пенелопа.

— Здесь никого нет, кроме нас.

— Уверен?

— Сколько островов в Стокгольмских шхерах? Три тысячи? Наверняка больше.

Пенелопа сняла лифчик, сбросила кроссовки, стащила трусики вместе со штанами и вдруг оказалась в траве совершенно голой. Неловкость почти сразу сменилась ощущением чистой радости. Она подумала: как это возбуждает, когда кожу овевает морской ветер, а тело чувствует идущее от земли тепло.

Бьёрн пробормотал, что он не сексист, но ему хочется смотреть и смотреть на нее. Высокая женщина с мускулистыми, но гладкими руками, узкой талией и полными бедрами походила на любвеобильную античную богиню.

Трясущимися руками Бьёрн стащил футболку и купальные шорты в цветочек. Он был моложе Пенелопы — безволосое мальчишеское тело, загорелые плечи.

— А теперь я хочу посмотреть на тебя, — сказала Пенелопа.