После окончания работы Гузенко запечатывал мешок с блокнотами личной печатью и сдавал. Оригиналы зашифрованных телеграмм подшивались в дела. Гузенко хранил в своей комнате донесения агентов, отчеты об их работе, дневник полковника Заботина, фиксировавшего встречи с агентами. Сейф Гузенко тоже опечатывал своей печатью. Комбинацию сейфового замка знал он и полковник Заботин.

Время от времени Гузенко спрашивал полковника, какие документы можно уничтожить. Полковник лично помечал каждый документ, после чего Гузенко от них избавлялся. Гузенко же вел два секретных журнала, в одном фиксировал номера входящих и исходящих телеграмм, а в другом прибытие и отправку почты.

Более объемные документы пересылались в Москву дипломатической почтой особым порядком. Документы помещали в большой конверт и ставили пять печатей — в центре и по углам. На лицевой стороне помечалось: «Совершенно секретно. Директору». Этот конверт помещался в другой, который тоже запечатывался пятью печатями, на нем было написано «Личное — секретно». Этот конверт предназначался для секретаря. Второй конверт вкладывался в третий, запечатанный точно так же. На нем писали: «Народный комиссариат внутренних дел. Тов. Новикову. Вскрыть только лично». «Новиков» — это не фамилия реального человека, а указание на то, что конверт предназначен для «дальних соседей» — военной разведки. Возили конверты два вооруженных дипкурьера, если один спал, другой бодрствовал. Почта шла до Москвы от двух недель до месяца — дипкурьеры летели и плыли вокруг всего мира, в военное время дорога иногда занимала до пяти месяцев, поэтому копии держали в сейфе.

Гузенко серьезно приготовился к побегу. Он рассказал королевской КОМИССИИ:

— Примерно полмесяца я просматривал материалы, выбирая наиболее показательные для оперативной работы. Телеграммы, которые я хотел взять с собой, я аккуратно помечал, но так, чтобы полковник Заботин ничего не заметил. Все телеграммы разложены по номерам. Так что когда я решил уйти, я просто за пару минут вытащил те, которые уже отобрал.

Телеграмма из Центра № 11273 от 11 августа 1945 года резиденту Заботину:

«Гранту. Нам очень важно получить информацию по следующим вопросам: подтвердите официальные данные о переводе американских войск из Европы в США и на Тихий океан, сообщите даты и маршрут движения; создается ли штат оккупационных американских войск в Германии, где он будет находиться и кто возглавит штаб».

Телеграмма № 233 в Центр от полковника Заботина:

«Мой сын Владимир успешно закончил десятилетку. Он отказался поступать в МГИМО и намерен поступить в 1-ю Московскую артиллерийскую школу имени Красина, которую я окончил в 1924 году. Для того, чтобы проводить сына, прошу разрешить мне уехать на очень короткое время. Я считаю, что настало время обсудить в Центре серьезные вопросы нашей работы. Если мне нельзя уехать, прошу разрешить моей жене сопровождать сына. Прошу помочь поступлению моего сына в артиллерийскую школу.

Сообщите время отъезда. Моя жена не может летать на самолете».

Переписка с Москвой показывала, как непросто складывались для резидентуры отношения с посольством. Разведчики не должны были делиться информацией даже с послом.

Телеграмма № 248 от Заботина в Центр:

«Директору. Мне сделали выговор за то, что некоторые материалы стали известны Метро (посольство. — Авт.). Прошу указать, о каких материалах идет речь. Я информировал руководителя Метро по политическим, экономическим и военным вопросам в соответствии с инструкциями, данными главным директором и товарищем Маленковым. Я никогда не называл источники. Прошу инструкций на будущее.