— Нет никакого ствола, — расхохотался я, — и не было, — достал из кармана и выложил на стол наручники, вытянул перед собой руки. — Вяжите меня, люди добрые.

— Сюда, — скомандовал он, — двое в камуфляжной форме и в масках вышли из-за угла и направились к нам, держа меня под прицелом.

— Круто.

— Сейчас это называется «нанотехнология», — пояснил он и, обращаясь к подошедшим двоим, скомандовал: — Минуту! — Те застыли, как гипсовые пионеры в парке. — Один вопрос, вернее, два.

— Слушаю.

— Почему ты все время лыбишься?

— Настроение хорошее, — ответил я и ничуть не соврал. Действительно, почему я должен плакать? Все прошло успешно: я догадался об основной акции, Кира вычислил, когда и где окажется сегодня поутру Режиссер, Берта, Дед и Сиротка сработали четко. Нам очень повезло с теми четырьмя, пришедшими на склад. Кира выжил. Что с нами будет потом? Не знаю, потом будет потом. — Второй вопрос.

— Кто ты такой, черт подери?

— Сам бы хотел это знать.

— Пакуйте! — мне завернули ласты за спину. — Без экстаза!

Меня поставили в позу пловца на старте и поволокли на выход.

В машине, куда меня затолкали, мне опять стало очень жарко, потом холодно, потом снова жарко и, наконец, просто хреново. Я то погружался в напоминающее краткий сон состояние, то приходил ненадолго в себя. И так несколько раз. Когда машина остановилась, меня взяли за шиворот и скомандовали: «На выход!». Последнее, что осталось в памяти, это то, что я делаю шаг наружу. Потом все, погас свет и выключился звук.

Часть пятая

Судьба никогда не может быть сильнее спокойного мужества…

Лирическое отступление пятое, семейное

— Проходи, Игорь, располагайся, — восседающий в напоминающем трон, помпезном офисном изделии с наворотами, сделал ленивый приглашающий жест. — Сейчас освобожусь.

Тот послушно прошел и расположился на каком-то крохотном низеньком пуфике (с которого на хозяина кабинета приходилось смотреть снизу вверх) в некотором отдалении от громадного, покрытого зеленым сукном стола, за которым в поте лица трудился видный представитель губернской элиты и, по совместительству, муж его матери. С интересом осмотрелся по сторонам. Увиденное впечатлило.

Любовно отреставрированная антикварная мебель, многочисленные, со вкусом расставленные по цвету корешков, книги на полках. Дипломы и сертификаты вперемежку с саблями и ятаганами на стенах, пушистые ковры на полу, прикрытый экраном камин.

Государственный герб на стене прямо над головой увлеченно работающего с документами хозяина кабинета и равноудаленно по обе стороны от него — коврик с вытканным портретом законно избранного. Для полного комплекта государственных символов не хватало только флага и гимна. В общем, воплощенная в жизнь мечта выросшего в «хрущобе», мальчугана из многодетной семьи.

Вынырнув, наконец, из пучины государственных забот, отчим извлек из папиросницы карельской березы сигаретку, прикурил от массивной настольной зажигалки и остро, сверху вниз посмотрел на пасынка.

— Скажи-ка мне, Игорь, ты любишь Россию?

Тот замялся. В организации, где он служил, говорить об этом всегда считалось дурным тоном. Много и часто чирикающие о неземной любви к отечеству, там не приживались и рано или поздно куда-нибудь отваливали. Чаще всего — по головам на повышение, в места запредельной концентрации патриотизма. Остальные — просто, как могли, выполняли приказы, проливая при случае за это самое отечество кровушку.