|
У неё оказались огромные груди с розовыми сосками и толстые бедра. Лобок она не брила. Должно быть, Жаглин любил пышные форма. Вслед за ней возник большой голый человек, и Цветаев сразу понял, что это не американец, а самый настоящий грузин, с иссиня-чёрными щеками и такими длинными ресницами, которым позавидовала бы любая красавица. Грузин целился в него с Жаглиным из большёго чёрного пистолета, но почему-то не стрелял: то ли забыл снять с предохранителя, то ли вообще не дослал в ствол патрон. Жаглин, который стоял впереди, стал лихорадочно доставать оружие. Цветаев понял, что их сейчас убьют. Разбираться было некогда. Он поднырнул под руку Жаглин, оказался перед грузином и с правой приложился с такой силы, что боль от удара отдалась до самой пятки. И только после этого грохнул выстрел. Всё завертелось под Зинкины вопли: «Убили!», потом оказалось, что грузин повержен, что Жаглин дожимает его коленом, что голая Зинка вцепилась ему в волосы, а сам Цветаев абсолютно не слышит на левое ухо.
— Уби-ли-и-и-и!!!! — вопила Зинка. Уби-ли-и-и-и!!!! — и с такой силы дёргала Жаглина за голову, что, казалось, вот-вот оторвёт её. Цветаев между делом приложился ей в уха всего лишь одни раз, Зинка сковырнулась и улетела в кухню, остались торчать только грязные пятки. — Ляха бляха! — спокойно высказался Жаглин, массируя шею, — думал, задушит, стерва! Бордовые росчерки у него на шее наливались кровью. — Взяли! — скомандовал Цветаев. Они схватили грузина за руки и, сминая ковры и дорожки, отволокли в большую комнату. Снова, как привидение, возникла Зинка. На это раз она догадалась накинуть халат, он не успела его застегнуть. В разрезе то и дело мелькали большие груди с розовыми сосками и мохнатый лобок. Она снова прыгнула на Жаглина, как дикая кошка на дерево. — Убью-ю-ю!!! Жаглин сбросил её с себя и нечаянно опрокинул шкаф с сервизом. Посыпались полки, стёкла. Зинка развернулась было в сторону Цветаева, но он показал ей ладонь, которой ударил её, и она замерла: — Отстаньте от него, подонки! Он мой, мой, мой!!! — Убери её! — крикнул Цветаев, возясь с грузином, который стал приходить в себя. Жаглин сделал с Зинкой что-то такое, что она мгновенно заткнулась, схватил её в охапку и с хищным выражением на лице утащил в другую комнату. Что он там с ней совершал, было неизвестно, но отсутствовал он достаточно долго, чтобы Цветаев начал злиться. Он сорвал с окна шторы и связал грузину руки за спиной в локтях. Грузин открыл глаза и произнёс: — That with me? Был он волосатым, как обезьяна, и вялый уд не претендовал на что-то исключительное, из чего Цветаев сделал вывод, что грузин берёт обходительностью, коньяком и цветами. — Ты в раю, пиндоса, — сообщил ему Цветаев, отдуваясь. Сказалась малоподвижная жизнь и периодическое обжорство. — Я не пиндоса, — на чистейшем русском ответил грузин и окончательно пришёл в себя. Потом разглядел Цветаева, который стоял напротив окна, и дёрнулся с такой силой, что затрещала ткань. Ему почти удалось вырваться, и Цветаеву пришлось ударить его ещё раз. Грузин обмяк, как мешок с трухой. Тогда Цветаев поискал глазами и обнаружил портупею засранца. Портупея была сделана из натуральной кожи, грузин не мог её разорвать. Явился запыхавшийся Жаглин. На его морде красовалась следы от ногтей, а на руке с гипсом блестели золотые часы. — Где тебя черти носят?! — спросил Цветаев. Жаглин скорчил мину, которая говорила: «Отстань!» Цветаев сказал: — Это грузин, а не пиндоса. — Что?! — крайне удивился Жаглин и перевернул грузина на спину. — Ну что? — ехидно полюбопытствовал Цветаев. |
