Конечно, помнить этого он не мог, зато он не раз слышал рассказы бабушки и дедушки. Джонни знал историю своей семьи. Даже полицейский участок, в котором он работал, находился всего в паре домов от квартала, который когда-то назывался Маленькой Японией — в южной части округа Гэслэмп, вниз от пересечения Пятой и Айленд.

Японские иммигранты приезжали в Сан-Диего еще в начале века и устраивались сезонными рабочими на фермы или нанимались ловить тунца в Пойнт-Ломе. Они работали как проклятые только ради того, чтобы их дети могли купить себе землю в Мишн-Вэлли или на севере возле Оушнсайда и осесть, стать фермерами и ни от кого не зависеть. Да что уж тут говорить, если дедушка Джонни по материнской линии до сих пор выращивал клубнику на своем участке к востоку от Оушнсайда, упрямо не обращая внимания на своих заклятых врагов — возраст и подступающий все ближе город.

Дедушка по отцовской линии перебрался в Маленькую Японию и открыл там сауну-парикмахерскую, куда почтенные японцы приходят подстричься и расслабиться в горячих бурлящих потоках воды в фуро.

Джонни частенько гулял с отцом по старому району, разглядывая немногие уцелевшие здания. Отец показывал ему, где раньше был продуктовый Хагуши, где семья Тобиши держала ресторанчик, а где благоухал цветочный магазин старенькой миссис Канагава.

Район тогда процветал. В нем мирно соседствовали японцы, филиппинцы, китайцы, перебравшиеся сюда после того, как город уничтожил местный чайнатаун, белые и черные. Хороший был район — и для жизни, и для воспитания детей.

А потом случился Пёрл-Харбор.

Отец Джонни узнал о нападении по радио. Ему тогда было всего семь лет, и он сразу же побежал в парикмахерскую рассказывать новость своему отцу. К следующему утру ФБР арестовало президента Японской ассоциации, весь преподавательский состав японской школы, буддистских священников, инструкторов по дзюдо и кендо и бросило их всех в камеры с матерыми бандитами.

Через неделю за решеткой оказались уже рыбаки и фермеры с овощных и клубничных угодий. Отец Джонни до сих пор помнил, как стоял у дороги и смотрел на закованных в наручники арестантов, которых перегоняли из одной тюрьмы в другую. Отец запретил ему смотреть им в лицо: эти почетные и уважаемые члены сообщества не хотели, чтобы другие видели их позор и унижение.

А еще через два месяца весь их район выселили и отправили на поездах в Санта-Аниту, где они и жили почти год за колючей проволокой, прежде чем их переправили в лагерь для интернированных в аризонском городке Постоне. Конечно, после войны они вернулись в Сан-Диего, но только чтобы обнаружить, что их домами, фермами и компаниями завладели белые. Кто-то плюнул на все и уехал, кто-то смирился с реальностью и начал жить заново, а кто-то — как, например, дед Джонни со стороны матери — затеял долгий и мучительный судебный процесс, чтобы отвоевать свою собственность.

Но Маленькой Японии как единого целого больше не стало, и когда-то дружные жители района разъехались по всему округу. Отец Джонни отправился в колледж, получил образование врача, открыл практику в Пасифик-Бич и вполне преуспел.

Он всегда думал, что Джонни пойдет по его стопам и унаследует дело, но у Джонни были другие планы. Даже в детстве он заметно отличался от своих сверстников — хотя полностью соответствовал стереотипному образу прилежного азиатского ученика. На самом-то деле учебе он всегда предпочитал активные действия. Он весь день терпел школу только ради того, чтобы вечером прибежать на бейсбольное поле. Вскоре он на весь город прославился как прекрасный второй бейсмен. Свободное от игры время он проводил в воде, одолевая крутые волны на сёрфе. Или ходил в додзё, где пожилой японец обучал его искусству дзюдо, — единственная связь Джонни с наследием предков.

Когда пришло время выбирать карьеру, Джонни вполне мог поступить в медицинский колледж, но вместо этого пошел на юридический.