Коплан скривил губы, выражая сомнение.

— Вряд ли это серьезно, — предположил он вполголоса.

— Это и мое мнение, — проворчал Старик. — Я спросил ДНТ, почему они не заставили его все выложить вместо того, чтобы обращаться к нам за помощью. Кажется, они пытались, но Некрасов отказался говорить перед переводчиком: он требует встречи один на один с компетентным человеком, способным понять значение его сведений и хорошо знающим советские внутренние дела. Он не отступил от этой позиции, несмотря на все доводы и запугивания, использованные инспекторами. Тогда я подумал о вас.

Коплан спросил:

— Где его держат?

— Временно на улице Сосе.

— Ладно, я туда съезжу, — сказал Франсис, вставая. — Если этот тип шутник, я вернусь домой и позвоню вам по телефону. В противном случае я вернусь сюда.

— Приятного вечера, — пожелал Старик, показывая этой короткой фразой, что не строит никаких иллюзий относительно исхода допроса.

Коплан взял такси. Он был несколько удивлен, что не пришлось вскакивать в поезд или в самолет.

* * *

Около половины четвертого Некрасова ввели в кабинет, где сидел элегантный мужчина высокого роста, который сразу же обратился к нему по-русски.

Избавившись от макияжа, но все еще одетый в сценический костюм — шелковую рубашку, перехваченную в талии, пышные штаны и красные сапоги, — танцор был красивым атлетом лет тридцати. Напряженное выражение его лица немного смягчилось.

— Вы принадлежите к французской разведке? — сразу же спросил он.

— Скажем, я ее представляю, — довольно холодно поправил Коплан. — Почему вы хотели вступить в контакт со спецслужбой?

Некрасов улыбнулся.

— Я этого не особенно хотел... Но если ваша страна предоставит мне убежище, я считаю, что, самое меньшее, я обязан заплатить ей взаимной любезностью.

Он был спокоен, уверен в себе, ничуть не угодлив. Коплан рассматривал его ледяным взглядом, но не подталкивал на путь признаний. Сначала он хотел составить мнение об этом человеке.

Заметив внимательный осмотр, которому его подверг собеседник, Некрасов повел плечами.

— Я перебежчик, но не предатель, — уточнил он, глядя Коплану прямо в глаза. — Не воображайте, что я намерен продавать секреты или вредить Советскому Союзу. Нет... Допустим, я хочу сделать маленький подарок в обмен на право проживания.

— Ваше внимание меня глубоко трогает, но я сомневаюсь, чтобы танцор мог нам сообщить нечто оригинальное в иной области, кроме танца, — иронически сказал Коплан. — Мы имеем хорошие источники информации.

Некрасов не обиделся.

— Ваше право не принять мой подарок, если вы считаете возможным обойтись без него. Для меня самое важное, чтобы вы не отправили меня в СССР.

Чокнутый — или наивный — непременно настаивал бы на огромной важности сведений, принесенных им, но русский явно не старался набить себе цену.

После короткого размышления Коплан произнес:

— В общем, вы не антикоммунист, вы патриот, один из тех, кому режим покровительствует, поскольку вы постоянно ездите за границу, и, однако, вы не хотите возвращаться. Почему же? — Он насмешливо добавил: — У вас неприятности в супружеской жизни?

Некрасов долго смотрел на него, прежде чем ответить. Потом, скрестив руки, он сказал глухим голосом:

— Я дорожу своей жизнью и свободой, не более того. Я не хотел говорить при инспекторах полиции, допрашивавших меня с помощью пришедшего неизвестно откуда переводчика. С вами другое дело: я уверен, что мои заявления не просочатся в прессу.